Карта сайта предисловие — Во что мы верим. Изложение апостольского символа веры.Теодор Шнайдер купить в Христианский магазин КориснаКнига в Христианский магазин КориснаКнига

предисловие — Во что мы верим. Изложение апостольского символа веры.Теодор Шнайдер купить в Христианский магазин КориснаКнига в Христианский магазин КориснаКнига

1. Новая жизнь как дар Духа


В самом начале наших рассмотрений двух последних фраз символа веры, которые обращают наше внимание на желанное исполнение нашей жизни, на «eschata», последние вещи и события, как говорит традиционный богословский понятийный язык[1], мы должны вспомнить о том, что мы все еще рассматриваем третью статью Символа веры. Не только теперешнее бытие христиан, о котором до сих пор шла речь, но и желаемое блаженное завершение рассматривается Апостольским символом веры как «дело Духа».

а. В следовании Иисусу Христу


Эта констатация - даже если она слишком слабо присутствует в общем сознании верующих - теперь, в конце нашего толкования, уже представляется почти как логическое следствие: опыт «Духа жизни» ветхозаветных верующих, постоянная речь христианского благовестия о том, что Отец вырвал своего Сына Иисуса Христа из бездны смерти и воскресил «Духом своим», а также убежденность веры, что наше «погружение» в Его участь открывает нам тот же выход, как и Ему, - все это связывается теперь в исповедании веры в воскресение мертвых: «Если же Дух Того, кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом своим, живущим в вас» (Рим 8:11).

Именно это - плод того, что Бог в Иисусе Христе сделал для всего человечества, говоря языком Иоанна: «Я живу, и вы также будете жить» (см. Ин 14:19). Эти (вроде бы) безыскусные библейские формулировки содержат основополагающий герменевтический принцип для понимания положений веры о достижении совершенства: «Тем самым подлинный изначальный источник эсхатологических высказываний есть опыт спасительного действия Бога в отношении нас самих во Христе»[2].

Все сказанное ранее о вере в воскресение Иисуса и о «новой жизни» христиан уже сейчас, в следовании Иисусу, полностью относится к этому разделу и не требует повторения. «Восстание» против смертельных сил зла, прорыв в бытие надежды и уверенность вопреки всему опыту тщетности и абсурдности, «воскресение» к жизни из любви в Духе Иисуса Христа, - это образ того, что будущее уже началось! И все же - перед лицом пугающего внезапного прекращения нашего земного бытия в смерти, которое ужасным образом возникает у нас перед глазами в начинающемся тлении наших любимых умерших - совершенно необходимо в конце христианского исповедания еще раз ясно подчеркнуть, что превосходство божественной любви сильнее, чем смерть: мы верим в новую, другую, жизнь после нашей земной смерти. Мы верим, что наши годы на земле не есть вся наша «жизнь», но, напротив, в определенной мере лишь «эскиз» нашего окончательного бытия, решающая «фаза строительства», за которой последует исполнение со стороны «божественного Строителя», если мы вновь используем «строительную» терминологию, которую употреблял уже Павел в этом контексте (см. 1 Кор 3:9-17).


б. Глупый вопрос?

Очевидно, всегда было тяжело выразить в словах эту «надежду вопреки всей видимости»; ежедневное восприятие уходит здесь в пустоту, и именно поэтому нам не справиться здесь без образной речи и сравнений. И когда Павел эмфатически объявляет этот вопрос глупым, он не умолкает: «Как воскреснут мертвые? И в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело... Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное... Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (1 Кор 15:35-54). Новозаветная проповедь о воскресении, с одной стороны, делает совершенно ясным то, что речь идет о нашей новой жизни, что наша идентичность должна быть спасена и достигнуть совершенства у Бога и через Бога, но, с другой стороны, она также однозначно говорит, что речь не может идти о продленной непрерывности нашего сегодняшнего образа бытия, но о решающем изменении через смерть в новую жизнь. То, что такая возможность скрыто находится в самой смерти, становится более ясно, когда мы осмысливаем и серьезно воспринимаем ход мысли Карла Ране- ра о двуличии смерти, который вошел в современное богословие: «Подобно тому, как человек представляет собой дух и материю, свободу и необходимость, личность и природу, то и его смерть должна нести в себе эту реально-онтологическую диалектику, которая дана вместе с глубочайшим существом человека...» Человеческая смерть тем самым есть «диалектическое единство дела и страдания, активного самосовершенствования изнутри и пассивного окончания извне»[3].

Исходя из этого понимания открывается доступ к таинственной, своеобразной структурной аналогии между любовью и смертью: «Если понятие жертвы приближает любовь к смерти - и тем самым делает любовь зловещей, - оно все же не позволяет ли понимать смерть исходя из любви и тем самым осознавать смерть как возможный акт человеческой реализации и совершения?»[4] В этой перспективе нам становится ясно, что человеческая смерть может быть исполнена в новом образе блаженной жизни, поскольку она может стать исполнением радикального самопожертвования по отношению к неясному, абсолютному «Ты».