О. Ф. УОЛТОН

Кристи - Божий слуга

Это продолжение истории, рассказанной в повести "Старая шарманка Кристи".

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА 1. Бухта Рансвик
ГЛАВА 2. Маленький Джон
ГЛАВА 3. Необычная музыка
ГЛАВА 4. "Кто ты такой?"
ГЛАВА 5. Соревнования в Рансвик
ГЛАВА 6. Перетягивание каната
ГЛАВА 7. За чертой
ГЛАВА 8. Ночная буря
ГЛАВА 9. "Чего ни пожелаете, просите..."
ГЛАВА 10. "Мы знаем"
ГЛАВА 11. Маленький Джек и большой Джек
ГЛАВА 12. "Куда ты идёшь?"

ГЛАВА 1. Бухта Рансвик

Всё дело было в жёлтых цветах амброзии! Наконец-то я нашёл разгадку. Всю ночь мне снилась бухта Рансвик. Я бродил по горам, беседовал с рыбаками, пробирался через множество скользких водорослей и дышал свежим солёным воздухом. А утром я спрашивал себя: "Почему же мне приснилась бухта Рансвик? Что перенесло меня в события моего короткого пребывания в этом необычном маленьком местечке?" Да, теперь я уверен в этом - виной всему букет жёлтой амброзии, стоящий на камине в моей спальне. Вчера утром моя маленькая Элла собрала его на лужайке перед домом, торжественно внесла, взяла в гостиной самую лучшую китайскую вазу, наполнила её водой из крана и втолкнула в неё огромный букет жёлтых цветов.

- О, Элла, - сказала Флоренс, её старшая сестра, - что за уродливые простые цветочки! Как ты могла поставить их в лучшую мамину вазу, которую тётя Элис подарила ей на день рождения! Какой же ты глупый ребёнок!

- Я не глупый ребёнок, - решительно сказала Элла, - и, конечно же, маме они понравятся; я точно знаю, понравятся. Она не скажет, что это простые цветочки. Ей нравятся все жёлтые цветы. Так она сказала, когда я подарила ей нарциссы; а эти цветы желтее, ещё желтее, чем те.

В эту минуту вошла её мама и, посадив малышку к себе на колени, сказала, что Элла была совершенно права. Ей они казались прекрасными, она прямо сейчас поставит их в своей комнате, и они все достанутся только ей.

Так вот откуда это: когда я уже лежал в кровати, последнее, что я увидел, был букет жёлтой амброзии, принесённый Эллой. Разве было что-то удивительное в том, что во сне я увидел бухту Рансвик?

Кажется, что я был там только вчера, - так отчётливо я помню обо всём, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет. Я думаю, мне следует описать свою поездку в бухту Рансвик и подарить это Элле, потому что её жёлтые цветы перенесли меня мысленно в это живописное местечко. Если же сейчас девочка не поймёт всего, о чём я ей расскажу, это случится, когда она станет старше.

В то время я был молодым человеком, художником, начинающим свой путь. Поначалу это медленный процесс; пока ты не сделаешь себе имя, окружающие будут критически относиться к твоим работам. Когда же тебя объявят восходящим художником, всякая мазня, выходящая из-под твоей кисти, будет высоко цениться.

Я должен был много и упорно работать, но мне нравилась моя профессия сама по себе, и я терпеливо трудился. К тому времени, когда начались события, о которых пойдёт рассказ, несколько моих картин были проданы за приличную цену, и я небезосновательно надеялся на то, что вскоре займу место в Академии.

Было необычайно жаркое лето, и улицы Лондона быстро пустели. Все, кто мог себе это позволить, уезжали к заливу или к морю, и я был очень расположен последовать их примеру. Мои отец и мать умерли, когда я был ещё совсем ребёнком, а незамужняя тётушка, которая меня воспитала, недавно скончалась. После её смерти я очень сильно горевал, ведь она была для меня и отцом, и матерью. Я понимал, что мне была необходима перемена обстановки, потому что я находился рядом с ней на протяжении многих ночей во время её последней болезни. Долгое время я, как следует, не отдыхал и наконец обнаружил, что с трудом могу уснуть. Моё состояние было далёким от удовлетворительного. Тётушка оставила мне небольшое наследство, поэтому я не нуждался в средствах, чтобы уехать из Лондона и организовать для себя небольшой отпуск. Вопрос состоял лишь в том, куда поехать. Мне хотелось совместить удовольствие с работой. Точнее говоря, я хотел выбрать спокойное местечко, где мог бы насладиться бодрящим воздухом и полной сменой обстановки, и где я также мог бы найти тему для своей новой картины, которая должна была (по крайней мере, так я мечтал) найти место в Академии следующей весной. Когда я искал подходящее место, Том Бернард, мой лучший друг, нашёл кое-что для меня.

- Джек, дружище, - сказал он, всовывая мне в руки газету, - прочти это, старина.

Газета была согнута пополам, и большой красный крест, поставленный Томом, указывал на ту часть, которую мне следовало прочитать.

Бухта Рансвик

"Этот живописный морской курорт не удостоился даже половины того внимания, которого он заслуживает. Потому что любитель прекрасного, знаток искусства встретится здесь с очарованием, которое невозможно описать никакими словами. Маленькая бухта - излюбленный курорт художников; они-то знают, как оценить его красоту. Всякому, кто желает посетить это прекрасное, живописное и очаровательное место, необходимо как можно раньше позаботиться о местах в гостинице или меблированных комнатах, поскольку спрос на жильё в августе и сентябре во много раз превышает имеющееся количество мест".

- Ну, что ты думаешь об этом? - спросил Том.

- Как будто бы то, что нужно, - сказал я, - свежий воздух и множество тем для рисования.

- Ты поедешь?

- Да, завтра, - ответил я. - Чем раньше, тем лучше.

Вскоре я собрал свою сумку, приготовил мольберт и принадлежности для рисования, и уже на следующее утро я был на пути к Йоркширу.

Был уже вечер, когда завершилось моё долгое, утомительное путешествие на поезде. После жаркой и пыльной дороги я высадился у городка, расположенного примерно в двух милях от места назначения. Прогуливаясь по станции, я не заметил никаких намёков на красоту; местность была слегка холмистой, но в общем ничто не предстало моему взору, кроме широких, плоских, простирающихся друг за другом полей, покрытых травой или колосьями. На берегах росли колокольчики и розовый лихнис, а луга были покрыты множеством большеглазых маргариток. Но кроме этого я не увидел ничего, что было бы, по крайней мере, привлекательным, и, конечно же, ничего, что я мог бы отобразить на своей картине.

Этим же поездом приехала семья из Йорка, и из их разговора я узнал, что они заказали меблированные комнаты в бухте Рансвик на целый месяц. Дети, два мальчика десяти и двенадцати лет и маленькая белокурая девочка на год или два младше их, были полны возбуждения из-за приезда.

- Папа, где же море? - кричали они. - Ой, мы хотим увидеть море!

- Поспешите, - сказал их отец, - и вы скоро его увидите.

Итак, мы отправились в путь все вместе, и, глядя на них, я снова чувствовал себя ребёнком. Как только я немного отставал, кто-либо из них оборачивался назад и кричал мне: "Давайте, давайте; скоро мы его увидим".

Неожиданно мы оказались у края большого Утёса, и перед нами предстало море во всей его красоте и великолепии. С другой стороны к маленькой бухте примыкала скала, на склоне довольно крутого обрыва лежало маленькое рыбацкое селение. Я думаю, что более прекрасного места я не видел никогда.

Дети уже бежали вниз по крутой каменистой тропинке, - я даже не мог назвать её дорогой, - которая вела вниз к морю, и я чуть медленнее последовал за ними. Всё вокруг было расположено очень необычно. Дома рыбаков возвышались на скале, там, где только можно было найти хоть какой-нибудь выступ или площадку. Крутые узкие тропинки или небольшие вырубленные в скале ступеньки вели от одного дома к другому. Во всём селении не было улиц; их и не могло быть, потому что едва ли можно было найти более двух домов, расположенных на одном уровне. Для того чтобы совершить прогулку по этому привлекательному местечку, нужно было всё время подниматься и спускаться по ступенькам.

Наконец, после долгого спуска я оказался на берегу и оттуда, оглянувшись, окинул взором утёс и беспорядочно расположенный посёлок. Я не удивился тому, что здесь можно было встретить художников. Спускаясь со склона, я насчитал четырёх. Они примостились на разных площадках на скале и усердно трудились у своих мольбертов.

Да, несомненно, это было живописное место. Я был рад, что приехал сюда. Цветовая гамма вокруг меня была очаровательна: на заднем плане разместились красные скалы, покрытые травой и полыхающие цветами. Дикие розы и маки, разросшиеся розовые и белые маргаритки, оживляли эти древние скалы. Но жёлтая амброзия была повсюду; её большие островки виднелись даже там, где начинался песок, её яркие цветы придавали всей местности золотистую окраску. Казалось, что всё вокруг имеет желтоватый оттенок: и дома с красной черепицей, и рыбаки в голубых фуфайках, и бесчисленное множество ступенек, казалось, обрамлены её ярким сиянием.

Да, я был уверен в том, что в бухте Рансвик я найду то, что мне нужно для картины. Я не разочаровался в выборе, который сделал для меня Том.

ГЛАВА 2. Маленький Джон

Немного полюбовавшись окружавшей меня красотой, я решил заняться поисками жилья. Мне хотелось снять комнату в одном из этих домов, а затем, после хорошего ночного отдыха, внимательно выбрать подходящую натуру для своей картины. Я обратился в несколько домов, в окнах которых заметил объявления "Сдаются комнаты", но везде получал один ответ: "Занято, сэр. Всё занято". В одном месте мне предложили кровать в кухне, но во всём доме сильно пахло жареной сельдью и рыбьим жиром, и я подумал, что будет гораздо приятнее спать на берегу, чем попытаться сделать это в столь тесной и нездоровой обстановке.

Побродив некоторое время по местечку, я подошёл к дому, расположенному неподалёку от лужайки, и увидел детей, с которыми приехал сюда. Они пили чай у открытого окна и ели сельдь. Её запах пробудил во мне голод. Я понял, что настало время что-нибудь перекусить, и подумал, что лучше всего будет вернуться назад к гостинице, мимо которой я прошёл и которая находилась на самой вершине высокой горы. Я чувствовал себя устало после долгого пути, и при мысли о том, сколько туда нужно взбираться, мне не очень хотелось идти. Как я уже говорил, я не был слишком силён, а для того, чтобы тащить мою сумку и мольберт по устремляющейся вверх дороге, от меня требовались приличные усилия. На выступах скалы там и здесь стояли скамейки для отдыха рыбаков. Я решил отдохнуть на одной из них четверть часа, перед тем как отправиться в обратный путь - по крутому склону вверх к гостинице. Большинство скамеек было уже занято рыбаками, сидящими рядом друг с другом. Они беседовали и смотрели вниз на берег. Когда я взглянул на них, мне показалось, что они напоминают множество синих птиц, сидящих на крутой скале.

Приметив свободное место в тихом уголке, я подошёл к нему и, положив свой рюкзак и другие вещи возле себя, присел отдохнуть.

Но одиночество моё было недолгим. Через минуту на другой конец выбранной мною скамейки присел молодой рыбак, одетый, как и его товарищи, в фуфайку синего цвета и непромокаемую кепку.

- Добрый день, сэр, - сказал он, - что вы думаете о нашей бухте?

- Красивое место, очень красивое, - ответил я. - Мне оно уже нравится, но, пожалуй, завтра оно понравится мне ещё больше.

- Завтра ещё больше, - повторил он. - Мне важно знать об этом, сэр, и полагаю, что мне следует знать об этом, потому что я живу здесь всю свою жизнь.

Когда он говорил, я оглянулся на него и сразу же почувствовал, что встретил человека, который был джентльменом от природы. Он был прекрасным образцом честного английского рыбака, темноглазым и темноволосым, с сияющей улыбкой на обветренном, загорелом лице. Достаточно было только взглянуть на этого человека, чтобы почувствовать уверенность в том, что ему можно доверять и что в нём отсутствует какое-либо лукавство.

- Не могли бы вы помочь мне? - спросил я. - Я хотел бы найти здесь комнату, но, кажется, все уже заняты.

- Да, сэр, в августе всё занято. Здесь это основное время года. Давайте посмотрим, там - Брауны, у них занято. И у Робинсонов, Уилсонов и Томсонов тоже всё занято. Там живёт семья Гильсов, и мне кажется, у них есть комната, но там, вероятно, не очень чисто, особенно для вас, сэр.

- Да, - согласился я, - мне нравится, когда вокруг чисто; я не возражаю, если в доме не очень комфортно, лишь бы было чисто.

- А-а, - улыбнулся он, и в его глазах засветился озорной огонёк, - вам всё равно, если одну и ту же кастрюлю используют, где только возможно: в ней кипятят грязное бельё, варят рыбу и готовят порцию пудинга для вашего ужина, не особо чистя её каждый раз.

- Нет, - смеясь, ответил я, - конечно, мне бы это не понравилось.

- Это может придать пудингу аромат носков, а соусу - вкус рыбьего жира, - продолжил он. - Да, сэр, вы правы. Мне бы это тоже не понравилось. Чистота соседствует с благочестием, я так считаю. Да, в таком случае, я бы не ходил к Гильсам, потому что они не разделяют ваше мнение по поводу кастрюль, сэр.

- Тогда я полагаю, мне ничего не остаётся, кроме того, как плестись к гостинице на самую вершину горы, - почти простонал я.

- Хорошо, сэр, - сказал он после некоторого сомнения, - у нас с женой есть одна комната, которую мы иногда сдаём, но это бедное жилище, сэр. Даже можно сказать, что оно невзрачное. Возможно, вам оно не подойдёт.

- Позволите мне взглянуть на него? - спросил я.

- С удовольствием, сэр. Там не очень комфортно, но чисто. Мы можем пообещать вам чистые кастрюли, сэр. Моя жена очень любит чистоту. Она не похожа на неряшливую жену-бездельницу. Их тут много таких, сэр, проводящих время в безделье. Хорошая она женщина, моя Полли. Смотрите, да это ведь маленький Джон карабкается по ступенькам к своему папе!

Сказав это, он вскочил и быстро побежал вниз по склону, перепрыгивая через ступеньки, которые начинались от того места, где стояла скамейка. Вскоре он вернулся, держа в руках маленького мальчика примерно двух лет.

Мальчик был настолько белокурым, насколько его отец был темноволосым. Это был хорошенький малыш со светлыми волосами и голубыми глазками, аккуратно одетый в чистый белый костюмчик и яркую кепку красного цвета.

- Папа, чай готов, - сказал мальчик, - пойдём домой с маленьким Джоном.

- Может быть, вы не откажетесь от чашки чая, сэр, - сказал отец, оборачиваясь ко мне. - Он немного согреет вас после поездки, и к тому же на столе обязательно будет сельдь. Мы здесь едим почти одну сельдь, сэр. А потом, если не возражаете, вы сможете взглянуть на комнату. Извините, если я позволяю себе лишнее, сэр, - добавил он, нежно похлопывая по маленькой, нежной ручке Джона, которая лежала в его руке.

- Буду только рад пойти с вами, - сказал я. - Я очень проголодался. И если комната Полли так же хороша, как я предполагаю, это будет как раз то, что нужно для меня.

Он шёл впереди, преодолевая ступеньки, ведущие вверх и вниз, пока, пройдя немного вниз по склону, не остановился перед маленьким домом. Несомненно, там жарили шипящую на сковороде сельдь. Тут была и сама Полли, одетая в чистый белый фартук. Она переворачивала сельдь вилкой. Кухня была очень низкой, и, казалось, когда я вошёл, балки касались моей головы. Но окно и дверь были широко распахнуты, и всё это вместе показалось мне необычайно приветливым и чистым местечком. Около камина стоял низкий деревянный сундук, один или два простых сосновых стула расположились около стены, а маленький табурет Джона с тремя ножками - около кресла его отца. На небольшой полке над камином была семейная библиотека. Я заметил там Библию, сборник гимнов, "Путешествие Пилигрима" и несколько других книг, каждая из которых использовалась наилучшим образом и, несомненно, постоянно перечитывалась. На стенах в деревянных рамках висели гравюры, обесцветившиеся из-за дыма, идущего от камина. На старом резном дубовом шкафу, в котором хранилась одежда всей семьи, лежали разнообразные редкие раковины и камни, необычные морские ежи и другие морские сокровища. А в центре главное украшение дома и гордость Полли - корабль, вырезанный и изготовленный самим Дунканом и аккуратно хранящийся за стеклом.

Полли по-йоркширски поприветствовала меня, и вскоре мы собрались за маленьким круглым столом. Дункан, на колене которого сидел маленький Джон, произнёс молитву, Полли разлила чай, и мы приступили к еде.

Чем больше я смотрел на этих искренних людей, тем больше они мне нравились, и тем больше я проникался к ним доверием. Когда чай был окончен, Полли повела меня показать комнату для гостей, которую предложил мне её муж. Это была низкая комната под самой крышей, в которой стояла простая деревянная кровать, стул, небольшой ручной умывальник, и на стене висело квадратное зеркало. Там больше не было никакой другой мебели, и, к тому же, там больше ни для чего не было места. В комнате не было никаких украшений, кроме трёх или четырёх выцветших открыток в мрачных чёрных рамках, которые висели на различной высоте на стене напротив кровати. Но квадратное окно было широко распахнуто, комнату наполнял свежий морской воздух, грубое покрывало на кровати было белоснежным, и действительно всё вокруг казалось свежим и чистым.

- Простите меня, сэр, - сказал Дункан, - что я предложил вам взглянуть на такое убогое жилище.

- Но мне здесь нравится, Дункан, - ответил я, - и мне нравитесь вы, и ваша жена, и если вы согласитесь приютить меня, я останусь здесь с радостью и с огромным желанием.

Вскоре все условия, удовлетворяющие обе стороны, были обговорены, все вопросы решены. Полли ушла укладывать спать маленького Джона, а мы с Дунканом пошли посмотреть его лодку.

Это была старая лодка, доставшаяся ему в наследство от отца. Она благополучно выдержала не один шторм. Но мечтой всей жизни Дункана была покупка новой лодки, и он с Полли почти собрал необходимые для этого деньги.

- Именно поэтому мы с женой рады время от времени принимать постояльцев, - сказал он. - Все деньги идут на лодку, каждый пенни. Мы хотим назвать её "Маленький Джон". На ней он выйдет в своё первое плавание. Так и будет, сэр, потому что однажды с Божьей помощью он станет её капитаном. Да, станет мой маленький Джон.

Это был тихий чудесный вечер, море было, как зеркало. Лишь иногда был слышен плеск волн. Солнце садилось за скалу, и вскоре рыбацкий посёлок должен был погрузиться в темноту. Рыбаки выходили из своих домов и направлялись к берегу. Несколько лодок уже было спущено на воду, мужчины бросали в них свои сети и рыбацкие принадлежности и выходили в море. Мне нравилось наблюдать за приготовлениями моего нового друга. Три его товарища принесли сети, и он отдавал распоряжения командным тоном. Он был владельцем и капитаном лодки под названием "Анна Мария", и другие люди привыкли исполнять его приказы.

Когда все были на борту, Дункан прыгнул в лодку и приказал оттолкнуться от берега. Он кивнул мне и пожелал спокойной ночи. Когда же лодка немного отплыла от берега, я увидел, что он стоит в ней и машет своей непромокаемой кепкой кому-то стоящему надо мной на скале.

Я посмотрел и увидел на скале напротив берега Полли, а на руках у неё был маленький Джон в белой ночной рубашке. Он махал отцу своей красной кепкой, и делал это до тех пор, пока лодка не скрылась из виду.

ГЛАВА 3. Необычная музыка

Я хорошо отдохнул в своей необычной маленькой спальне, хотя проснулся рано от потока солнечного света, струящегося через окно. Проснувшись, я вскочил и осмотрелся вокруг. Солнце поднималось над морем, разливая по его поверхности поток золотого света.

Я быстро оделся и вышел из дома. Вокруг было немного людей, потому что рыбаки ещё не вернулись с ночной ловли. Утёс выглядел ещё более красивым, чем накануне, и в лучах солнечного света все цвета вокруг казались более ясными и чёткими. "Наилучших результатов я достигну утром, - подумал я, - и мне лучше прямо сейчас пойти и выбрать то, что я буду рисовать, чтобы после завтрака я мог сразу же приступить к работе".

Невозможно сказать, сколько ступенек, ведущих вверх, и сколько - ведущих вниз, я преодолел, прежде чем пришёл к определённому решению. Но наконец я нашёл место, которое казалось мне жемчужиной всей этой местности. На переднем плане виднелась старая лодка, которой уже никто не пользовался, на ней сохла большая рыболовная сеть, покрытая поплавками. Позади неё возвышались горы с островками травы, клочками земли и растущим на них дроком, высокими жёлтыми растениями горчицы и золотистой амброзией. Вырубленные в скале ступеньки вели вверх к белому домику с крышей из красной черепицы. Перед ним был маленький сад с пёстрыми розами и георгинами. У ворот стояло несколько босоногих детишек. Они кормили цыплят и утят. На верхней ступеньке спала большая собака. На невысоком заборе, окружавшем сад, в лучах утреннего солнца грелся чёрный кот. Эта сцена показалась мне очень красивой, и я решил поскорее вернуться за своими кистями.

Поспешно вернувшись к своему домику, я увидел, что Полли готовит для меня завтрак, а маленький Джон наблюдает за ней. Он сидел в своей длинной ночной рубашке, свернувшись калачиком в кресле отца. "Я - папа", - сообщил он мне, как я только вошёл.

Для меня был приготовлен маленький круглый стол, покрытый безупречно чистой скатертью. На нём стоял маленький чёрный чайник, белая с позолотой чашка и блюдце, на которых я увидел написанную позолоченными буквами надпись "Подарок от Уитби". Моя тарелка была украшена прекрасным изображением церкви в Уитби во время грозы.

Конечно же, была сельдь, а также Полли испекла для меня горячие пирожные, те, которые вы никогда не встретите за пределами Йоркшира. Они уже были намазаны маслом и лежали завёрнутые в чистую салфетку перед камином. Как только я вошёл, Полли приготовила чай, а потом с маленьким Джоном на руках вернулась в спальню. Я же с прекрасным аппетитом приступил к своему завтраку.

Я немного не закончил еду, когда услышал громкий крик со стороны берега. Женщины и Дети, парни и девушки, пробежали мимо открытой двери с возгласами: "Лодки! Лодки!"

Полли впорхнула в кухню, схватила красную кепку маленького Джона, натянула её ему на голову и сбежала вниз по ступенькам. Я прервал свой завтрак и последовал за ними.

Это было удивительное зрелище. Рыбацкие лодки приближались к берегу, и почти все жители городка пришли встретить их: жёны, дети рыбаков и приезжие собрались возле небольшого причала. У большинства в руках были блюда или тарелки, так как сельдь можно было купить прямо с лодок. Здесь была и семья из Йорка. Они, поприветствовали меня, как старые друзья.

После того как население городка было полностью обеспечено рыбой, остаток сельди упаковали и отправили поездом для продажи в других местах. Это была прекрасная, исполненная жизни картина, и я пожалел, что не захватил с собой блокнот для зарисовок. Мне казалось, что возвращение рыбацких лодок могло стать замечательной темой для картины.

Дункан был тоже слишком занят, чтобы хоть взглянуть на меня, пока вся рыба не была выгружена, пересчитана и упакована. Но у него нашлось время, чтобы сказать пару слов маленькому Джону. Когда я заканчивал завтракать, он вошёл в дом с ребёнком, сидящим у него на плечах.

- Доброе утро, сэр, - сказал он, - как вам нравится наша бухта сегодня утром?

Он остался удовлетворён моим ответом и сел позавтракать. Я ушёл, чтобы приступить к работе. Был прекрасный день, и я с радостью ожидал того, что мне предстояло делать. Я нашёл тенистое местечко как раз у стены дома, так, чтобы моя картина была в лучах солнечного света, а я со своим мольбертом в тени. Выбранное мною место мне понравилось ещё больше, чем до завтрака, и вскоре я уже усердно трудился.

Я сделал наброски для картины и начал рисовать красками, когда услышал голоса над своей головой. Вскоре я понял, что речь шла обо мне.

- Да, очень похоже, - сказал один голос. - Смотри, ну, смотри же. Вон дом Бетти Грин, кот миссис Минни, скамейка и старая лодка.

- Дай мне посмотреть, Маргори, - сказал другой голос. - Это тот, старый, с седыми волосами и длинной-длинной бородой?

- Нет, этот молоденький, у него тёмные волосы и совсем нет бороды.

- Дай же мне посмотреть. Да, я вижу его. Он мне нравится гораздо больше, чем тот, старый. Смотри, какие у него красивые румяные щёчки.

- Тихо! Он услышит, - сказал другой голос. - Ты, непослушный мальчишка! Я знаю, что он уже услышал. Я вижу, как он смеётся.

При этих словах я вскочил и оглянулся, но не увидел ничего, кроме стены сада и разросшегося куста, который рос как раз за стеной.

- Эй, кто там? - закричал я.

Но в ответ была мёртвая тишина. И поскольку никто не появился и ничего больше не произошло, я сел и продолжил рисовать.

Мимо проходило много людей. Они пытались взглянуть на то, что я делаю. Одни на ходу бросали взгляд. Другие останавливались за моей спиной и молча наблюдали. Некоторые переговаривались друг с другом насчёт моей картины. Один Или двое посоветовали мне выбрать более удобное место для обозрения нижней части горы, полагая, что цветовая гамма будет более насыщенной. Дети, с которыми я приехал в это место, казалось, чувствовали себя моими соучастниками.

- Давай подойдём и посмотрим на нашего художника, - сказал Боб, обращаясь к Гарри, его картина будет самой лучшей.

Им так нравилось наблюдать за мной, они были так взбудоражены тем, что я делал, что впоследствии мне часто приходилось просить их отойти куда-нибудь в сторону - так сильно они хотели видеть каждое движение моей кисти.

Я остался очень доволен своей утренней работой и вернулся назад весьма голодным и вполне готовым приступить к вкусному обеду, который приготовила для меня Полли. После обеда солнце находилось не там, где было необходимо для моей картины, но я решил сделать наброски переднего плана и приготовиться к работе, предстоявшей следующим утром.

Я был полностью поглощён этим, когда вдруг неожиданно услышал звуки музыки, если это можно было назвать музыкой. Это были очень необычные звуки. Сначала я не мог понять, откуда они доносятся. Было очевидно, что звуки издавались не духовым инструментом; я также был уверен, что это не были гармоника или аккордеон. Звуки продолжались на протяжении минуты или двух, а потом внезапно прекратились, для того чтобы зазвучать ещё громче через несколько секунд. Временами я узнавал некоторые отрывки какой-то мелодии, а потом следовали лишь отдельные ноты. Может быть, это был ребёнок, просто бренчавший на фисгармонии? Но нет, это совсем не походило на игру на инструменте этого типа. Это были раздражающие, тревожные звуки, они продолжались так долго, что начали мне надоедать. Я начал нервно притопывать ногами, когда после короткого перерыва услышал, что они вновь зазвучали. Казалось, что звуки раздаются из-за стены дома, около которой я сидел. Так продолжалось время от времени на протяжении всего дня.

Наконец через какое-то время я начал различать аккорды, которые кто-то пытался сыграть. Я узнал пару фрагментов старой песни французских республиканцев, "Марсельезы". И вдруг я почти испугался, услышав то, что зазвучало потом, - это была мелодия, знакомая мне с раннего детства. "Дом, милый дом" - это была любимая мелодия моей мамы. Слыша её, я всегда думал о ней. Множество раз она напевала мне эту мелодию, чтобы я уснул. Когда мне было пять лет, я заболел скарлатиной, и мама ухаживала за мной. И когда мне становилось плохо, и я капризничал, она, моя красивая, светловолосая мама, пела её мне. Даже сидя перед мольбертом, я видел её перед собой. Она сидела у изножья кровати, солнечный свет струился на неё через наполовину затемнённое окно, и это делало её в моём мальчишеском воображении похожей на ангела. И я всё ещё слышал её голос и ту нежную песню, которую она напевала мне: "Дом, милый дом, нет места лучше дома".

Особенно я запомнил одну ночь, когда она склонилась на колени около моей кровати и молилась о том, чтобы она могла встретиться со своим мальчиком в сияющем городе, в небесном доме, который был самым лучшим и самым светлым домом. "Интересно, что бы она подумала обо мне сегодняшнем, - подумал я, - и увидит ли она меня там когда-нибудь". Я очень сильно в этом сомневался. Мне казалось, что сейчас я был очень-очень далеко от дома, небесного дома.

Вскоре после моей болезни мама умерла, и я знал, что она ушла жить в тот прекрасный Дом, о котором так часто беседовала со мной. Я остался здесь, а моя тётя, которая меня воспитывала, не заботилась о подобных вещах. Я научился смотреть на мир и жизнь с её мирской точки зрения и забывал искать прежде всего Царства Божьего. О, если бы только моя мама моя красивая, милая мама знала обо всём этом Так думал я в тот день. И вдруг мне подумалось о том, что, наверное, она знает, и при мысли об этом я почувствовал себя очень неуютно. Более чем когда-либо я захотел, чтобы этот старый трескучий инструмент, что бы это ни было, замолчал.

Но, несмотря на моё желание, необычные звуки не умолкали, и снова и снова мне приходилось слушать "Дом, милый дом". И каждый раз меня переполняли воспоминания, возвращая назад к словам и мыслям, которые я считал забытыми. И было что-то ещё - тихий слабый голос, звучащий внутри меня, обвинявший меня в том, что я забыл не так мою маму, как Бога моей мамы.

Я искренне желал выбрать для своей картины другое место. Но работа продвигалась хорошо, и я понимал, что перемена места будет большой ошибкой. Я надеялся, что кто-то, мужчина, женщина или ребёнок, кто издавал эти ужасные звуки, завтра найдёт для себя другое занятие и оставит меня в покое.

На следующий день мои желания были исполнены - меня никто не беспокоил, и ничего особенного не произошло в тот день, не считая того, что работа над картиной продвигалась вперёд. Затем были два пасмурных дня, во время которых я рисовал в моей маленькой комнате и не возвращался на место около стены сада.

На протяжении этих пасмурных дней я довольно часто видел Дункана. Он приходил и садился за моей спиной, когда я рисовал, и рассказывал мне о штормах, кораблекрушениях и других ситуациях, когда за людьми отправляли спасательную шлюпку, и о том, как с её помощью удавалось спасти жизнь многим людям.

- Вы видели её, сэр? Вам нужно пойти и взглянуть на нашу шлюпку. Она лежит под навесом там, внизу на берегу - хорошо обтёсанная и устойчивая на воде маленькая лодочка, на которую приятно взглянуть!

- Вы, наверное, сами были во многих штормах, Дункан? - сказал я.

- Штормах, сэр? Я почти всё время живу в них с тех пор, как родился. Много-много раз я думал, что больше никогда не увижу землю. Я не сильно-то об этом заботился, когда был молодым парнем. Знаете, мои отец и мать умерли, и если бы я пошёл ко дну, то не было бы никого, кого бы могло это, как вы говорите, огорчить. Но теперь всё не так, сэр, вы же видите.

- Да, - сказал я, - теперь есть Полли и маленький Джон.

- Именно так, сэр, Полли и маленький Джон, да благословит их Господь. И каждый раз, когда бушует ветер и волны стремятся прямо в лодку, думаю о моей бедной жене, оставшейся дома, и о том, как каждый порыв ветра проносится по её сердцу, и как она стоит на коленях около кроватки маленького Джона, молясь о том, чтобы Бог вернул домой их папу живым и здоровым. И мне известно, сэр, лучше, чем мне известно что-либо другое, что Всемогущий Бог слышит её и отвечает на её молитву и в целости возвращает меня на берег. А Полли и маленький Джон стоят вон на том камне, напряжённо вглядываясь в даль и желая увидеть лодки, а потом бегут вниз, почти в воду, чтобы снова встретить меня. Да, этим отличается жизнь женатого человека, сэр, не правда ли? Понимаете, не умереть | и не остаться там, как я думал раньше. Я не боюсь умереть, - добавил он кротко и благоговейно, сняв свою непромокаемую кепку. - Я знаю, в Кого верю.

- Мужественный вы человек, Дункан, - сказал я, - если говорите, что не боитесь умереть. Я недавно находился у кровати умирающего человека и...

- И почувствовали, что не хотели бы оказаться на его месте, - продолжил Дункан мою мысль, когда я остановился. - Нет, наверное, я бы не сказал, что не боюсь этого. И это так естественно, сэр. Я часто думаю о том, что мы рождаемся с мыслью об этом и ничего не можем изменить, как могли бы изменить что-то другое после нашего рождения. Но я имею в виду, что не боюсь того, что будет со мной после смерти. Возможно, сэр, она напоминает тёмный туннель, но в конце него всегда есть свет!

ГЛАВА 4. "Кто ты такой?"

На той неделе в субботу солнце ярко светило. Я рано проснулся, легко позавтракал и приступил к работе над своей картиной как можно раньше. Прошло немного времени, когда я снова услышал голоса откуда-то сверху - те же детские голоса, которые я слышал раньше.

- Ты дай ему это, - сказал один голос.

- Нет, Маргори, я боюсь. Лучше ты сделай это.

- Ты не должен бояться, потому что ты мальчик, - сказал первый ребёнок, - папа говорит, что мальчики всегда должны быть смелыми.

- Но ты же старшая, Маргори, а большие люди должны быть смелыми ещё больше, чем маленькие!

После этого был долгий диалог шёпотом, и я не мог разобрать, о чём шла речь. Но вдруг через забор бросили маленький листок бумаги розового цвета, который закружился над мои мольбертом. Я быстро поймал его, чтобы не дать ему приклеиться к краскам, и увидел, что на нём было что-то напечатано. Он гласил следующее:

Убедительно просим вас прийти на небольшое богослужение, которое состоится в воскресенье в 11 часов утра на берегу.

Тема: Кто ты такой?

- Спасибо, - громко поблагодарил я. - Кто прислал мне это?

Сначала не было никакого ответа, а потом голос маленького ребёнка произнёс прямо надо мной:

- Мы оба, сэр.

- Идите сюда и поговорите со мной, - пригласил я, - я не могу разговаривать с детьми, которых не вижу. Выходите сюда и посмотрите на мою картину.

Они сразу же пришли, держась за руки: маленькая девочка пяти лет в голубом шотландском берете, светло-розовом платьице и белом фартучке и трёхлетний мальчик, самый хорошенький и крепенький малыш, как я подумал, из всех, кого я когда-либо видел. Его личико было круглым и розовощёким, как яблоко, глаза - тёмно-голубые. У него было самое счастливое и плутовское выражение лица, которое только можно прочесть в глазах. Когда малыш смеялся (а разве было когда-нибудь, чтобы он не смеялся?), он смеялся сразу всеми частями своего личика. Начиналось всё с его глаз, потом вступали губки, и даже его носик был вовлечён в этот процесс. Если бы можно было поймать солнечный лучик и надеть на него одежду маленького мальчика, я думаю, что он был бы похож на этого малыша.

- Вот так, - сказал я, - теперь хорошо. Мне нравится видеть детей, с которыми я разговариваю. Для начала скажите мне, как вас зовут.

- Я Маргори, сэр, - сказала маленькая девочка, - а он Джек.

- Джек! - воскликнул я. - Меня тоже так зовут. Хорошее имя, правда, маленький Джек? Маленький Джек, иди сюда, посмотри на мою картину и скажи, умеет ли большой Джек рисовать.

Постепенно они стали чувствовать себя непринуждённее и доверительно защебетали со мной. Маргори рассказала мне, что эту бумагу передал её отец. Он должен был проповедовать в воскресенье. Он проповедовал каждое воскресенье, и много людей приходило послушать его. А Джек пел в хоре.

Что за хорошенький маленький хорист - круглолицый маленький херувим, если такие существуют!

- Вы придёте, большой Джек? - спросил он, сжав мою руку своей крепкой, сильной маленькой ручкой.

- Я не знаю, - сказал я, - если будет хорошая погода, мне, возможно, захочется продолжить работу над картиной.

- В воскресенье? - возмутился малыш. - Ведь папа проповедует в воскресенье, и к тому же в воскресенье нельзя рисовать, правда?

- Ну, хорошо, посмотрим, - сказал я, - может быть, я приду послушать, как ты поёшь, маленький Джек.

- Спасибо, большой Джек, - сказал он, и его милые голубые глазки радостно засияли.

- Дункан, кто это там проповедует на берегу? - спросил я.

- Это наш проповедник, - сказал он, - замечательный человек. Он делает много хорошего для этих мест. Видите ли, местным жителям очень далеко ходить в церковь, поэтому он живёт с нами и зимой проводит богослужения в зале, вон там, а летом мы собираемся на берегу, и многие приезжие приходят. Некоторые люди не приходят, но таких как мы больше. У нас очень хорошо поют, в самом деле, хорошо! Я тоже пою в хоре, сэр, - сказал он, - вы бы никогда этого не подумали, но так оно и есть. У меня хороший, сильный голос!

"Наверное, на этот хор стоит посмотреть, - подумал я, - если в нём поют два таких разных человека: большой сильный рыбак и малыш, который пригласил меня прийти".

Я не решил окончательно, пойду я туда или нет. Я не был на богослужениях так много месяцев, я бы даже сказал - лет. Я решил, что потихоньку улизну оттуда, потому что буду чувствовать себя там как рыба, вытащенная из воды. Но когда наступил следующий день, казалось, все вокруг воспринимают как должное, что я иду вместе с ними. Полли проснулась рано и одела маленького Джона в его самую лучшую одежду.

- Вы увидитесь с ним в церкви, сэр, - сказала она, когда подавала мне завтрак, - ему всегда нравится ходить в церковь, он всё равно, что золото, благослови его Господь!

Дункан ушёл ещё до того, как я проснулся. Одеваясь, я видел, как он обходит рыбаков, сидящих, как обычно, на скамейках на склоне, держа в руке пачку листочков розового цвета - таких же, как дали мне, - и даёт их каждой группе своих друзей.

Я понял: все ждут, что я приду, и ускользнуть будет очень нелегко. Но если у меня и были ещё какие-то сомнения насчёт этого, они сразу же исчезли в тот момент, когда ровно в половине одиннадцатого двое держащихся за руки малышей подошли к ступенькам, ведущим к двери Дункана. Они объявили Полли о том, что пришли позвать в церковь большого мистера Джека.

Это была Маргори со своим маленьким братом. Маленький Джек вложил свою крошечную пухлую ручку в руку большого Джека и торжественно вывел его из дома.

Было интересно смотреть, как прихожане собирались на песчаном берегу. Людской поток двигался со стороны домов рыбаков к берегу. Там были матери с младенцами на руках или держащие малышей постарше за руку. Группы молодых людей и девушек, босоногих на протяжении недели, а теперь в обуви и чулках. Множество моряков с обветренными лицами. Много загоревших рыбаков. Много пожилых людей, совсем старых мужчин и седых женщин в плотно завязанных белых чепчиках. Были также спускающиеся со стороны гор приезжие, которые в основном Держались поодаль. Сначала они, скорее, напоминали зрителей происходящего, чем его участников. Хотя мои друзья из Йорка стояли впереди, и дети кивнули мне и улыбнулись друг другу, когда увидели, как два маленьких стражника ведут меня на служение, словно на заклание.

Стоял погожий день, песок был сухим. Прихожане сидели прямо на поляне, на густой траве, или располагались на находящихся вокруг песчаных холмиках. Что же касается старой лодки, то на ней был хор. Маленький Джек, убедившись в том, что я благополучно добрался до места, влез на неё и важно встал сзади. В его руках был сборник гимнов, перевёрнутый вверх ногами. Было ясно, что малыш не умел читать. Но он неотрывно смотрел в него и был так серьёзен, что казалось, он понимает в нём каждое слово. Маргори умостилась возле меня, чтобы присматривать за мной на тот случай, если я сделаю хоть малейшую попытку убежать, прежде чем закончится служение.

Около одиннадцати часов, когда на поляне собралось довольно много людей, пришёл её отец. Это был мужчина примерно сорока лет, и, глядя на его лицо, я подумал, что он встретился в жизни со многими испытаниями. Но когда я разглядел его получше, мне показалось, что все неприятности, какими бы они ни были, закончились. Он напоминал мне корабль, который пережил сильнейший шторм и теперь стоит на якоре в спокойной гавани. С одной стороны, я видел на его лице следы какой-то глубокой печали, но в то же время, он выглядел более счастливым и умиротворённым, чем все окружающие люди. Говоря точнее, у него было самое умиротворённое лицо из всех, какие я когда-либо видел. Он не был образованным человеком или тем, кого люди называют джентльменом. Но было в нём что-то особое, что сразу же заставляло думать о том, что он был необычным человеком с необычной историей. Его лицо так заинтересовало меня, что я пристально разглядывал его, вместо того, чтобы найти гимн, который он назвал. Его маленькая дочка вернула меня к моим обязанностям, завладела сборником гимнов, который дала мне в начале служения, нашла нужную страницу и своим маленьким пальчиком указала на строчку.

Это был призывный гимн, пели его очень громко и неправильно. Я бы даже сказал, что такое пение вызвало бы у меня улыбку, если бы я услышал его в другом месте. Но в то утро в нём не было ничего смешного. Глядя на загорелых рыбаков, снявших свои непромокаемые кепки, на открытое лицо проповедника, и заметив, что даже такие дети, как маленькая Маргори возле меня, поют всем своим сердцем и всей душой эти простые трогательные слова, я почувствовал себя необыкновенно торжественно.

Затем настало время молитвы. Мне казалось, что проповедник молился Тому, Кого мы не видели, но Кто находился среди нас. Это была очень простая молитва, но в ней изливались все его чувства к Богу, и когда сердца рыбаков наполнились этими же чувствами, их уста тихо произнесли "аминь".

Затем следовала проповедь. Могу ли я назвать это проповедью? Это был, скорее, призыв, чем проповедь или даже обращение. В ней не было никакого высокого слога, сложных слов или высокопарных предложений. Она была точно такой же, какой была его молитва - слова, идущие из глубины его искреннего сердца. В молитве его душа взывала к Небесному Отцу. В словах, которые мы услышали потом, его душа взывала к нам, его земным братьям и сёстрам.

Когда он говорил, среди присутствующих воцарилась тишина. Матери успокоили своих малышей, дети постарше сидели, глядя на него. Даже те приезжие, которые стояли в стороне, подошли поближе, чтобы услышать его.

- Дорогие друзья, кто вы такие? - начал он. - Об этом мы сегодня поговорим. Кто вы такие? Как много самых разных ответов вы мысленно можете дать на мой вопрос! Вы говорите: "Кто я такой? Я - рыбак, сильный и энергичный человек, привыкший к тяжёлому труду и опасностям", "Я - многодетная мать, работающая с утра до ночи", "Я - школьник, изучающий то, что поможет мне найти свой путь в этом мире", "Я - занятый торговец, я много тружусь, чтобы заработать деньги. Я должен приходить в это тихое место, чтобы укрепить свои иссякающие силы", "Я - художник с огромным желанием добиться успеха в будущем", "Я - старик, переживший множество штормов, но теперь мой труд завершён. Я слишком стар, чтобы ловить рыбу, я слишком { устал от тяжёлого труда", "Я - джентльмен без | определённого занятия, приятно бездельничающий в этом деловом мире", "Я...", - и он посмотрел на своего маленького Джека, стоящего в заднем ряду на старой лодке, - "Я - ребёнок, который ещё не знает, что ждёт меня в этой жизни".

Дорогие друзья, вот некоторые из ваших ответов на мой вопрос. Как вы думаете, могу ли я найти один ответ, одно описание, которое подойдёт всем вам: рыбакам, матерям, мальчикам и девочкам, художникам, торговцам, джентльменам, старикам и маленьким детям? Да, я могу сделать это. Если бы я мог дать каждому из вас сегодня листок бумаги и карандаш, все вы могли бы написать мне то слово, одно понятие, которое описывает каждого из нас: старого, молодого, богатого и бедного. Все вы без исключения могли бы написать эти слова: "Я - слуга". Я, проповедующий вам, - слуга; все вы, слушающие меня, - слуги.

"Непонятно, к чему он ведёт, - подумал я, - я думал, он скажет, что все мы - грешники, и мы являемся ими. Но слуга? Я не думаю, что я чей-нибудь слуга!"

- Все мы - слуги, - продолжал он. - Но не все мы одинаково служим. Когда Бог и ангелы взирают сегодня на этот берег, они видят множество слуг, собравшихся вместе. Но они также видят, что у нас не один и тот же господин. Они видят то, чего мы не видим, - разделяющую нас черту. По одну сторону от черты Бог и Его ангелы видят одних слуг - в Книге Божьей они названы слугами греха.

По другую сторону от черты Бог и Его ангелы видят других слуг, слуг Христа.

А к каким слугам относишься ты, дорогой друг? Ты, рыбак, стоящий здесь, на берегу, кто ты? Кто ты, маленький ребёнок? Слуга греха или слуга Иисуса Христа?

Ты говоришь: "Как я могу это сказать? Откуда мне знать, по какую сторону от черты я стою? Это может знать Бог, могут знать ангелы, но откуда это знать мне?"

Это нетрудно узнать. Это так просто, как только может быть. Слуга греха послушен своему господину. Им правит грех. Он угождает своему греховному сердцу. Им повелевают его желания. просыпается утром и спрашивает себя: "Что я хотел сегодня сделать?" И если грех, живущий в его сердце, побуждает его сделать то, что противоречит Божьей воле, он без колебаний делает это. Повелевает грех. Он - слуга греха.

Слуга Христа послушен своему Господину. Христос правит им. Он живёт так, как угодно Христу. "Как Христос хочет, чтобы я поступил?" это правило, которое им руководит. Он просыпается утром и спрашивает себя: "Господи, что повелишь мне сделать?" И если его Господин побуждает сделать то, что расходится с его собственными желаниями, он с готовностью, более того, с радостью делает это. Повелевает Христос. Он - слуга Христа.

В конце он обратился к каждому присутствующему с призывом:

- Вы находитесь по одну или по другую сторону, - сказал он. - Мой друг, где находишься ты? Ты служишь греху или ты служишь Христу? Кто твой господин? По какую сторону от черты стоишь ты?

Я не помню всего, о чём он говорил в тот день, но я знаю, что его слова заставили меня почувствовать себя очень неуютно.

Прихожане медленно расходились в разные стороны, а я решил прогуляться по берегу, пока Полли готовила для меня обед.

"Да уж, - подумал я, - неплохо он говорил, и я рад, что те рыбаки слушали его. Наверное, в этих местах любят частенько выпить, и я полагаю, предостережения им не помешают".

Я старался не применять эти слова по отношению к себе и забыть их. И как только я снова вспоминал вопрос, который проповедник повторял так часто, "Кто ты такой?", я мысленно отвечал на него: "Я - бедный художник, проводящий отпуск в бухте Рансвик, но я не собираюсь забивать себе голову мрачными мыслями".

В честь этого дня Полли приготовила отличный обед, и я отдал ей должное. Потом я решил пойти в Стейтс и провести остаток дня, обозревая местность. Я привык рисовать в воскресенье, но только один художник рисовал в тот день, и Дункан и Полли были настолько потрясены при виде его, что я не рискнул сделать то же самое. Я насладился прогулкой по склонам и вернулся назад в добром расположении духа, полностью, как я полагал, стерев из своей памяти слова проповедника.

ГЛАВА 5. Соревнования в Рансвик

- Сэр, с вашего позволения хочу попросить кое о чём, - сказал Дункан на следующий день. Вы не считаете, что я позволяю себе вольности, правда?

- Конечно, нет, Дункан, - ответил я. - Что нужно сделать?

- Хорошо, сэр, вот в чём дело. Я и мои друзья, мы вместе проводим каждый год спортивные соревнования. Мы делаем это в августе, как раз тогда, когда здесь есть приезжие. Они все приходят посмотреть на это, и многие из них жертвуют большие деньги на призы. Знаете, сэр, здесь живёт много молодёжи, молодых парней, для которых нужно что-то, что бы удерживало их от зла. Когда они не ловят рыбу, и нет ничего, что могло бы занять их мысли и обратить на себя внимание, их будет интересовать только пиво. Им нравятся все эти соревнования, сэр. Если кто-то захочет выиграть приз, для этого ему нужно всегда быть трезвым. Вы понимаете, сэр?

- Да, Дункан, я понимаю, - сказал я, - это то, что нужно для этих молодых людей, да и для стариков тоже. Наверное, вам нужны деньги для призов? - добавил я, давая ему полсоверена.

- Безмерно благодарен, сэр, я не откажусь от этого. С вашей стороны это очень щедрая помощь. Но это не то, о чём я хотел вас попросить. Мне очень не хочется беспокоить вас, сэр, - нерешительно произнёс он.

- Какое беспокойство, Дункан? Давайте, говорите, что нужно сделать.

- Дело вот в чём, сэр. Как вы думаете, могли бы вы сделать для нас что-то вроде афиши, чтобы установить её около почты, где все приезжие могли бы её видеть? Вы так быстро рисуете, сэр, и...

- Я понял, Дункан; вам нужна афиша с иллюстрациями. Я к вашим услугам и сделаю это прямо сейчас.

Я действительно был очень рад оказать услугу этому хорошему, честному парню.

Он неимоверно обрадовался моему быстрому согласию и сразу же ушёл, чтобы принести доску, к которой можно было бы прикрепить мою афишу. Вскоре мы вместе составили список соревнований, и я с огромным удовольствием украсил его и сделал к нему иллюстрации. Я так озаглавил его: ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! СПОРТИВНЫЕ СОРЕВНОВАНИЯ В РАНСВИК.

Потом я нарисовал рыболовную сеть, которая начиналась от буквы Р в слове Рансвик. Она была покрыта поплавками и ниспадала на корзину с рыбой и раками. Рядом лежало множество рыбы, которую высыпали из корзины.

Далее следовал список руководителей соревнований:

Достопочтенный мистер Скумбрий, лорд Краб, Рак, сэр Б. Кревет, и т.д.

Далее шёл изобилующий иллюстрациями список различных спортивных состязаний: перетягивание каната, конные бега, соревнование для женщин с яйцом на ложке, прыжки в мешках, скользкая мачта, прыжки в длину и т. д. И наконец - объявление о большом концерте, который состоится вечером, как завершение праздничного дня.

Дункан был не просто доволен - он был восхищён, и его благодарность не имела границ. Когда он нёс доску, чтобы повесить её на видном месте, он радовался, словно ребёнок.

Весь посёлок, казалось, был взволнован из-за приближения богатого событиями дня.

- А вы придёте посмотреть на перетягивание каната, мистер большой Джек? - спросил меня мой маленький друг из-за стены сада, когда я рисовал. Что же касается Гарри и Боба, йоркширских мальчишек, они целые дни проводили около афиши, восхищаясь ею, и приводили всё новых и новых приезжих, чтобы и они полюбовались работой художника.

С каким беспокойством поглядывал Дункан на небо за день до соревнований, и с каким торжеством провозгласила Полли, когда я спустился к завтраку:

- Прекрасный день, сэр, лучше и не бывает, правда?

Эти соревнования были поистине прекрасным зрелищем. Сейчас я как будто снова вижу их. Почему я тогда ничего не нарисовал? Над берегом простирался высокий склон, покрытый кустарником и папоротником. На нём уютно расположились домики с красными крышами. У подножья склона - лужайка, с находящимися на ней крепкими, выносливыми рыбаками и их загоревшими жёнами. Вокруг лужайки, на песчаных холмах, - приезжие и гости, старые и молодые, одетые в яркую одежду и праздничные наряды. Интересно, слишком ли уже поздно рисовать всё это по памяти? Я по-прежнему так отчётливо вижу всё это.

Соревнования продолжались довольно долго, и всё прошло хорошо. Полли отличилась в гонке с яйцом на ложке к неописуемой радости маленького Джона, который наблюдал за происходящим, сидя на руках у отца.

Потом наступило самое важное событие всех соревнований - перетягивание каната. Принесли Длинный канат, протянули его поперёк лужайки а посередине привязали носовой платок. Потом в землю воткнули два колышка и между ними мелом на траве нарисовали линию. После этого платок разместили точно на линии. Затем все рыбаки, вошедшие в списки, были разделены на две команды. Каждая команда взяла свой конец каната, и после сигнала концы каната стали тянуть в разные стороны. Это была проверка силы. Команда, которая могла перетянуть платок через линию, соединяющую колышки, побеждала.

Как же сильно тянули эти мужчины! Сколько усилий они вкладывали в это! Но довольно долго канат не сдвигался ни на дюйм. Силы этих крепких рыбаков иссякали; они наклонялись почти до самой земли, чтобы приложить ещё больше усилий. Каждый нерв, каждый мускул был в напряжении. Обе команды так отчаянно боролись за победу, что канат оставался неподвижен, и, казалось, невозможно сказать, кто победит. Маленький Джон нетерпеливо смотрел на отца. - Тяни, папа, тяни! - слышался его голосок. Я обрадовался не меньше, чем он сам и Полли, когда Дункан и его товарищи неожиданно сделали сильный рывок, и платок преодолел линию. После этого раздались невообразимые возгласы радости. Полли от восхищения хлопала в ладоши, а маленький Джек и большой Джек кричали так, что почти охрипли. Это было интересное зрелище, и, как вы увидите дальше, у меня были причины для того, чтобы его запомнить. Вечерний концерт прошёл так же хорошо, как и состязания. Дункан пришёл домой ночью очень уставший, но довольный всем, что произошло в течение этого дня. Мне нравилось наблюдать за всем, что происходило в бухте Рансвик, но я думаю, что события следующего после соревнований дня особенно запомнились мне. Уже рано утром все жители деревни были на ногах, и когда я одевался, казалось, что каждый рыбак спешит быстрее на берег. Вскоре я последовал за ними, чтобы увидеть, что они делают. Я обнаружил, что они собираются оттащить лодки подальше от берега в безопасное место на время зимних штормов. Это был тяжёлый труд, но все были на берегу, чтобы помочь в этом. Мужчины и молодые парни, выстроившись в длинный ряд, держали конец толстого каната, привязанного к лодке. Его держали также их жёны и старшие дети. Я тоже подошёл, чтобы помочь им, и несколько приезжих последовали моему примеру. После этого, когда все были на своих местах, наступила пауза, потому что Дункан, который руководил происходящим, попросил нас не тянуть канат до определённого сигнала. И когда прозвучал условный крик или возглас, все рыбаки вслух повторили его. Как только он прекратился, мы все вместе сильно дёрнули за канат. Потом мы остановились, чтобы перевести дыхание, пока снова не услышали следующий сигнал. Он повторялся снова и снова, и это было превосходное зрелище - наблюдать за тем, как тяжёлая лодка передвигается всё дальше и дальше. Она преодолела низкий песчаный берег, заросли травы и медленно, постепенно, но уверенно двигалась вперёд, пока, наконец, не оказалась в безопасном месте, недоступном для самого сильного прилива и самых высоких волн. Таким же образом были передвинуты все остальные лодки, и мы порядком Устали ещё до того, как работа была завершена.

Мне кажется, что в тот же день, когда я сидел и рисовал, я снова услышал прерывистые звуки, издаваемые музыкальным инструментом, которые так сильно беспокоили меня в прошлый раз. Это была снова та же мелодия, и почему-то мелодия, которую мне напевала мама, напомнила мне воскресное служение. "Да! Моя мама была по ту сторону черты, где было нужно, - подумал я. - Она служила Христу. Но её сын! Кто он такой?"

Мне не хотелось больше думать об этом, поэтому я вскочил со своего складного стульчика и, стоя под стеной, позвал:

- Маленький Джек, маленький Джек. Музыка сразу же прекратилась, и вышел малыш, мой дорогой весёлый маленький друг. Я уже очень любил его!

- Что, мистер большой Джек? - спросил он, выбежав из ворот.

- Иди сюда и поговори со мной, дружище, - сказал я, - пока я рисую. Кто это играет музыку у вас дома?

- Это я, - ответил маленький Джек.

- Ты, Джек? Ты играешь музыку, мой весёлый маленький дружок! На чём это ты играешь? Кто тебя научил?

- Никто не учил меня, мистер Джек, - сказал он. - Я сам научился.

- Сам научился? Но как это у тебя получилось? - спросил я.

- Я крутил её, крутил, крутил, мистер Джек, и получилась музыка, и я сам научился её играть, - повторил он.

- Что же это такое, Джек, - спросил я, - старая музыкальная шкатулка?

- Нет, это шарманка, уносная шарманка, мистер Джек.

- А, ты имеешь в виду, переносная шарманка, малыш. Но скажи, где же ты мог найти её? Это, наверное, какая-то твоя игрушка?

- Нет, она большая, очень большая, - сказал он, разводя свои ручки, чтобы показать мне её размеры.

- Но кто же тогда дал её тебе? - поинтересовался я.

- Эта шарманка не Джека, - сказал ребёнок.

- Тогда чья же она?

- Папина. Это шарманка моего папы. Для меня показалось очень странным то, что проповеднику из бухты Рансвик принадлежит такая вещь, но в тот момент мне не хотелось больше ни о чём спрашивать.

После обеда мой маленький друг позвал меня из-за стены:

- Мистер большой Джек, идите сюда.

- Куда, малыш?

- Заходите сюда и посмотрите на папину шарманку. Я сыграю вам, мистер Джек.

- А что же скажет твой папа, если я зайду?

- Папы нет дома.

- А что скажет мама?

- Мамы тоже нет дома.

Мне не очень-то пришлась по душе идея войти в дом к человеку во время его отсутствия, но по другую сторону стены меня так умоляли об этом! Снова и снова он просил:

- Заходите, мистер Джек! Быстрее заходите, мистер Джек!

В конце концов, чтобы обрадовать малыша, я на несколько минут оставил свою работу и поднялся по ступенькам, ведущим к воротам их сада.

Это было небольшое местечко, но всё в нём было расположено очень красиво. Там был крошечный газон, хорошо ухоженный, покрытый короткой мягкой травой, в центре его находилась клумба с геранью, ноготками и маргаритками. Вокруг газона, у края сада был бордюр, возле которого росли самые разнообразные яркие и душистые цветы. Там были астры и резеда, душистый горошек и вьюнок, колокольчики и ромашки. Прямо передо мной стоял красивый дом с красной двускатной крышей, стены которого от основания до самого верха были покрыты вьющимися растениями. Плющ и жасмин, вьющиеся розы и дикий виноград украшали это местечко.

- В каком красивом доме ты живёшь, маленький Джек! - сказал я.

Он, продолжая крепко держать меня за руку, чтобы я не ускользнул от него, провёл меня через маленький холл, одну или две двери, через тёмный коридор в комнату, которая находилась в задней части дома.

Маленькое полукруглое окно, находящееся в комнате, выходило на море, стены были увешаны книжными полками, около окна стоял письменный стол, а в углу возле камина располагался необычный предмет, который меня привели посмотреть, - очень старая антикварная шарманка.

Что за странный предмет для кабинета проповедника! Для чего он мог её использовать? Инструмент был очень ветхим, почти разваливающимся на части от времени. Его форма была такой старомодной, что я не припомню, что когда-нибудь видел что-нибудь подобное. Шёлк, который, без сомнения, когда-то украшал его, был разорван в клочья, и невозможно было сказать, какого он был первоначально цвета. Дерево, изъеденное червями, начало гнить, ножка, на которой стояла шарманка, не могла больше выдерживать её веса.

- Джек, я хочу послушать, как ты на ней играешь, - сказал я.

Он с гордостью сел и повернул ручку, но я заметил, что на цилиндре отсутствовала половина звуков, и этим объяснялось то, что были слышны лишь отдельные фрагменты мелодий и многие такты звучали отдельно друг от друга. Но казалось, что Джек был очень доволен своим выступлением - он настаивал на том, чтобы я остался, пока не закончатся все четыре мелодии, которые должна была играть эта несчастная старая штуковина. Он объявлял их названия, как только они начинали звучать.

- Эта "Моя бедная Анна Мария", мистер Джек, очень грустная.

После того как она закончилась:

- Это - старый марш, очень старый. После этого он долго поворачивал ручку, но не было слышно никаких звуков, потому что первая часть следующей мелодии исчезла полностью.

- Я не могу сказать это название, мистер Джек, - объяснил он. - Маргори называет это что-то вроде "Ма и слеза".

- А, "Марсельеза", - засмеялся я. - Всё в порядке, малыш. Мне знакома она.

- А потом идёт папина мелодия, папа так любит её. Послушайте: "Дом, милый дом". А вам нравится, мистер Джек?

- Да, мне она нравится, Джек, - сказал я. - Я знал её, когда был ещё таким маленьким мальчиком, как ты.

Когда он играл, мне снова припомнился голос моей мамы и её слова. Многие годы я не вспоминал о маме так часто, как делал это в бухте Рансвик. И даже звук старой шарманки напоминал о ней, потому что она всегда по-доброму относилась к шарманщикам. Когда я был маленьким мальчиком, около нашего дома часто ходил с шарманкой один итальянец. Я и сейчас как будто вижу его перед собой. Я обычно поджидал его, выглядывая из окна своей детской комнаты, и как только он попадал в поле моего зрения, я со всех ног нёсся вниз, чтобы попросить у мамы пенни, и потом бежал в сад и стоял около него, пока он играл. В день рождения мама подарила мне музыкальную шкатулку. Она имела форму шарманки, и к ней прикреплялся ремешок, который я мог одевать на шею. Я обычно брал с собой эту шкатулку, становился рядом с итальянцем и повторял каждое его движение, держа свою маленькую шарманку точно так же, как он держал большую, играл около него, пока он не уходил. То, чем занимался этот человек, казалось мне таким восхитительным. Я довольно хорошо помню, что, когда папа спросил меня однажды, кем бы я хотел стать, когда вырасту, я ответил, не сомневаясь ни минуты: " Конечно, шарманщиком, папа!"

Те давние дни моего детства - какими они кажутся далёкими! Нет никакого толку вспоминать о них! Это не вернёт назад маму, которую я потерял, или отца, который заботился обо мне. Мысли об этом только расстраивали меня. Какую же пользу принесёт мой отпуск, задавал я себе вопрос, если я проведу его в размышлениях о печалях прошлого?

- А теперь, маленький Джек, большому Джеку нужно возвращаться назад к своей картине. Иди и залезь на эту старую лодку, чтобы я увидел, как ты смотришься на фоне всего этого.

Он выглядел так хорошо - маленький хорошенький плутишка, усевшийся среди сетей и рыболовных принадлежностей, и я понял, что если я помещу его на картину, она станет ещё лучше. Поэтому с этого дня он приходил каждое утро в определённое время, чтобы я его рисовал. Он был хорошим маленьким приятелем, никогда не двигался после того, как я говорил ему, что готов рисовать, и никогда не разговаривал, пока я не заговаривал с ним. Я никогда не встречал более прелестного и послушного ребёнка. Несмотря на всё его безудержное веселье и поток различных эмоций, было достаточно всего одного слова, чтобы остановить его. Никому не могло быть скучно в его компании, и когда неделя подходила к концу, ко мне снова стала возвращаться моя прежняя весёлость, и исчезли неуютные мысли и вопросы, заданные проповедником, которые остались в моём сердце после служения на берегу.

ГЛАВА 6. Перетягивание каната

Я решил не идти на богослужение в следующее воскресенье, поэтому, когда в субботу утром розовый листок приземлился на мой мольберт, я взял его и сунул в карман, даже не взглянув, какова будет тема проповеди.

- Вы поймали его? - раздался надо мной детский голосок.

- Всё в порядке, малыш, - ответил я, - он в целости и сохранности.

План на воскресенье был очень тщательно разработан мною. Я попросил, чтобы мне пораньше приготовили завтрак, так как хотел пешком пойти в Кеттлнесс - местечко, расположенное на побережье примерно в двух милях от посёлка. Добраться туда можно только во время отлива. Когда же я буду там, на другой стороне бухты, я должен буду поспешить, чтобы вернуться назад, но приду в Рансвик, когда богослужение на берегу уже закончится. Если Дункан и Полли не дождутся меня, они просто решат, что прогулка заняла больше времени, чем я ожидал.

Но когда я уже был почти готов идти в Кеттлнесс, начался ужасный ливень.

- Вы, конечно же, не пойдёте в такую погоду, сэр? - озабоченно спросил Дункан.

- О, нет, конечно, нет, - ответил я.

Мне показалось, что он выглядел более обеспокоенным, чем того требовала ситуация, может быть, он подозревал об истинной причине моей ранней прогулки.

Теперь мне ничего не оставалось делать, как только ждать, пока ливень закончится. Но я понял, что к тому времени мне будет невозможно пойти в Кеттлнесс, чтобы не попасть на служение.

Около одиннадцати часов выглянуло солнце. Небо было довольно ясным. Рыбаки расстелили на берегу брезент, чтобы прихожане могли там сесть. Я вдруг осознал, что меня (должен сказать, не по моей воле) ведёт к моему месту маленький Джек.

"Ну, ладно, я ведь не обязан там слушать, - подумал я. - Я буду думать о своей новой картине, и никто не узнает, где находятся мои мысли".

Но вопреки моему решению, как только отец Джека заговорил, моё внимание было снова привлечено к его словам. Мне ничего не оставалось, как только слушать.

- Дорогие друзья, сегодня мы поговорим о перетягивании каната, - начал он. - Я думаю, что это очень подходящая тема после того, как мы были свидетелями этого на прошлой неделе. Все мы видели, как много людей долго и сильно все вместе тянули за канат, чтобы поднять на берег тяжёлую лодку. Как же хорошо она двигалась вперёд, как уверенно! С каждым рывком она отдалялась всё дальше и дальше от моря. Мы все помогали: рыбаки, жёны, приезжие, друзья. Все крепко держались за канат и тянули, как только могли. И вскоре результат был достигнут. Почему? Потому что мы все трудились сообща. Мы долго тянули, сильно тянули и тянули все вместе.

А теперь позвольте мне напомнить вам о другом событии, которое произошло на прошлой неделе. Место действия то же - лужайка, канат, который мы использовали, тот же, и люди, которые его тянули, те же самые люди - сильные, загорелые, крепкие рыбаки. Да, вы тянули, как только могли. Возможно, вы тянули даже ещё сильнее, чем вытаскивая лодку. Но как ни странно, всё было безрезультатно - канат не сдвигался ни на дюйм. Что же вы пытались сдвинуть с места? Какую огромную массу вам нужно было переместить? Что же заставило обессилеть даже самых сильных из | вас? То, что вы не могли сдвинуть с места, было не тяжёлой лодкой, а лёгким носовым платком!

В чём же различие? Почему платок оказалось труднее сдвинуть с места, чем лодку? Ответ на этот вопрос нужно было искать на другом конце лужайки. С другой стороны этот же канат тянули другие люди. Они тоже тянули, прикладывая все свои силы, но только в противоположную сторону. Команды не тянули в одном направлении,] и поэтому долгое время не было никакого результата. Мы видели это, пока, наконец, одна из сторон не доказала, что она сильнее, и платок победоносно не пересёк линию.

Сегодня, дорогие друзья, мы поговорим с вами ещё об одном перетягивании каната. Место действия то же - бухта Рансвик, только то, что нужно сдвинуть с места, - не лодка и не платок. Это - душа человека. Это твоя душа, мой друг, твоя бессмертная душа. И именно тебя пытаются сдвинуть с места.

Кто же пытается сделать это? О, как же их много! Я тоже тяну за канат. Лишь одному Богу известно, как сильно я тяну, стараюсь, как только могу, чтобы приблизить тебя, мой друг, ко Христу. Но кроме меня за этот канат держатся и другие руки. Тянет твоя совесть, тянет твоя добрая старая мать, тянет твой маленький ребёнок, тянет твой друг-христианин. Каждая проповедь, которую ты слушаешь; каждое занятие по изучению Библии, которое ты посещаешь; каждый псалом, который ты поёшь; каждая молитва о тебе; каждая буря, через которую ты прошёл; каждая опасность, которой тебе удалось избежать; каждая болезнь твоих родных; каждая смерть в твоём доме; каждое прощение, дарованное тебе, - всё это тянет тебя к Богу, тянет тебя ко Христу, тянет тебя к небесам.

Но, мой дорогой друг, тебе известно так же хорошо, как и мне, что, пока ты сидишь там, на своём месте, тянущие ко Христу делают это безрезультатно. Ты ещё никогда - и ты знаешь об этом - не пересекал черту, которая отделяет спасённых от неспасённых. Почему? Почему же тебя так тяжело сдвинуть с места?

Мой друг, ты спрашиваешь почему? Конечно же, тебе известна причина! Не потому ли, что канат тянут и другие руки, прикладываются другие усилия, но... в другую, противоположную сторону? Потому что у сатаны есть много помощников, много слуг, он посылает в этот мир огромную армию тех, кто тянет души людей. Каждый мирской друг, каждое желание твоей греховной натуры, каждая греховная мысль, каждое стремление к богатству, каждое предложение совершить грех - всё это тянет тебя, тянет в противоположном направлении, тянет тебя всё дальше и дальше от безопасности, тянет тебя от Христа, тянет тебя от Бога, тянет тебя от небес. А куда же всё это тянет тебя? Дорогой друг, куда? Какова та страшная пропасть, в которую тебя тянет всё это?

Он говорил ещё довольно долго, но я уже не слышал его слов. Казалось, что этот вопрос обжёг мою душу раскалённым докрасна железом. Какова же пропасть, та страшная пропасть, в которой я оказался? Я не мог не думать об этом. Мне хотелось поскорее убежать с этой лужайки, но Джек посадил меня поближе к лодке, на которой находился хор, и ускользнуть было невозможно. "Мне придётся высидеть всё служение, но скоро всё закончится", - думал я.

Служение завершилось пением псалма. "Ещё одно странное, нестройное, неправильное пение", - подумал я. Я совсем не собирался петь. Но когда Джек увидел, что я не открыл сборник гимнов, он перегнулся через борт лодки и сунул мне прямо в лицо свой сборник.

- Пойте, мистер большой Джек, пойте, - громко сказал он, и тогда, пристыженный, я должен был найти нужное место и начать петь. Я до сих пор помню первый куплет того гимна, и мне кажется, что я даже могу напеть его мелодию.

О, как нежен и сладок был голос Господа,

Когда Он с любовью обратился ко мне:

"Перейди через черту! Остался только один шаг.

Я жду тебя. Моё дитя".

"Через черту!" - слышу я слова,

Которые ангелы поют на небесах! -

"Через черту!" - Почему я должен стоять

На расстоянии шага от Иисуса?

Я был искренне рад, когда служение подошло к концу, и поспешил на берег, чтобы во время прогулки постараться позабыть всё, о чём там говорилось. Но на этот раз всё было не так просто, как в прошлое воскресенье. Вопрос преследовал меня. Казалось, что его повторяют даже морские волны. Какова та пропасть, та страшная пропасть, в которой я оказался? Я не думал об этом раньше. Я с готовностью признавал, что далёк от религиозности и живу весело и легко, проводя воскресные дни в постели или за чтением романов, или занимаясь греблей, или развлекаясь как-нибудь ещё. Я очень хорошо понимал, что смотрел на всё это совсем не так, как моя мама. Иногда мне даже было интересно - мог ли я быть лучше, чем сейчас, если бы она не умерла. Что же касается таких чувств, как тревога или беспокойство относительно моего состояния, то подобные мыс ли никогда даже не возникали в моей голове.

Но если же этот человек был прав, тогда я Действительно находился в опасности. Мне казалось, что я не оставался в неподвижном состоянии, но невидимые силы тянули меня к чему-то более страшному, в пропасть, ужасную пропасть, о которой он говорил.

Иногда мне хотелось, чтобы я никогда не приезжал в бухту Рансвик и никогда не слышал этих слов. В другие минуты я думал о том, что был здесь с определённой целью - услышать эти слова.

Я вернулся к обеду, но не мог полностью насладиться им к большому огорчению Полли. После обеда снова пошёл сильный дождь, и когда я лежал в кровати наверху, я слышал, как Полли моет посуду и поёт псалом, который звучал во время служения:

"Перейди через черту ко Мне".

Казалось, что нет никакой возможности забыть слова, которые так встревожили меня.

Той ночью мне приснился странный сон. Мне казалось, что я снова нахожусь на лужайке. Была ночь и разразилась сильная гроза, дул порывистый ветер и шёл проливной дождь. Сквозь тьму я мог различить множество людей, собравшихся на лужайке. На той стороне, которая находилась дальше от моря, тьму рассекал поток яркого света. Во сне я не мог понять, что происходит. Потом я увидел сквозь ночную тьму перетягивание каната. Я увидел огромный канат и, когда присмотрелся, увидел тех, кто тянет его. Сначала я подошёл ближе к тому месту, откуда струился свет, и там я увидел множество святых и ангелов, которые держались за канат. Среди них я отчётливо увидел свою мать. Она тянула изо всех сил, и на её дорогом мне лице было такое умоляющее выражение, что я не мог спокойно на него смотреть. Я заметил также, что рядом с ней был проповедник, отец маленького Джека, а за ним Дункан. Они все были так поглощены своим делом, не обращали на меня никакого внимания. Поэтому я пошёл к другому концу лужайки, который был ближе к морю, чтобы посмотреть, кто же был там. На другом конце каната было очень темно, но я мог смутно разглядеть злые лица и тёмные очертания необычной формы, которые я даже не в силах описать. Казалось, что на этой стороне каната стараются изо всех сил, потому что груз, каким бы он ни был, постепенно передвигался всё ближе и ближе к морю. И вдруг я увидел, что они находятся неподалёку от ужасного места - дальше, где берег обрывался, простирались высокие острые утёсы и зияла бездонная пропасть.

- Что вы тянете? - крикнул я им. И, казалось, что тысячи голосов ответили:

- Душу! Душу!

Потом я увидел, что они почти приблизились к пропасти, и что те, которые тянули, и то, что тянули, были готовы упасть вниз. И вдруг во сне меня пронзила мысль о том, что душа, за которую они боролись, - моя душа. Я услышал крики тянущих с другой стороны поляны, и мне показалось, что один голос прокричал мне этот страшный вопрос:

"Какова же пропасть, та страшная пропасть, в которую тебя тянут?" В сияющем свете я увидел лицо моей матери, и на нём отразилась невообразимая боль, потому что внезапно канат порвался, и те, что тянули с противоположной стороны, с грохотом упали вниз, забрав с собой мою душу.

В ужасе я проснулся и закричал так громко, Что Дункан вбежал в мою комнату, чтобы посмотреть, что случилось.

- Всё в порядке, Дункан, - сказал я, - мне всего лишь приснился сон. Мне показалось, что я упал в пропасть.

- Нет, сэр, слава Богу, с вами всё в порядке, - сказал он. - Давайте я приоткрою окно. Может быть, в комнате душно.

- Спасибо, Дункан, - ответил я. - Теперь мне станет лучше. Извините, что я разбудил вас.

- Вы не сделали этого, сэр. Мы с Полли не спим всю ночь из-за нашего малыша. Он весь горит от жара, но дрожит и обнимает своего папу. Я прошагал по полу не одну милю, держа его на руках, и услышал, как вы пронзительно закричали. Полли сказала: "Пойди и посмотри, что его беспокоит". Так что вы не потревожили меня, сэр, совсем не потревожили.

Он ушёл, и я постарался уснуть, но казалось, что сон был далеко от меня. Я слышал, как Дункан ходил взад и вперёд по комнате. Я слышал, как плакал маленький Джон. Я слышал, как дождь барабанил в окно. Я слышал шум и завывание ветра. Я слышал, как старинные часы Полли отбивают каждые час и полчаса той долгой мрачной ночи. Но сквозь всё это я слышал вопрос проповедника: "Какова же пропасть, та страшная пропасть, в которую тебя тянут?"

Я понял, что уже не смогу сомкнуть глаз. Я лежал с открытыми глазами и, как только начало светать, увидел, что снова идёт долгий безжалостный дождь. Когда рассвело, звуки шагов в соседней комнате утихли, и я решил, что уставший ребёнок наконец уснул. Мне тоже хотелось уснуть. Я подумал о том, что вот так же долгими утомительными ночами моя мама носила меня на руках по комнате, когда я был ребёнком. Мне представилось, как она проводила долгие часы в молитве о своём мальчике. Потом мне стало интересно, что бы она почувствовала, если бы узнала о том, что этот ребёнок, которого она держала в руках, повзрослев, будет жить для этого мира, а не для Христа, Которого она любила. Знала ли она об этом сейчас там, в той далёкой земле, где она пребывала с Богом.

Мне кажется, что после этого я немного вздремнул, потому что внезапно пробудился от ласкового, несмотря на бессонную ночь, голоса Полли:

- Сэр, выпейте чашечку чаю. Это придаст вам сил. Дункан говорит, что вы не очень хорошо спали. Я поставлю её около ваших дверей.

Я вскочил с кровати, внёс чай в комнату, мысленно благодаря Полли, и выпил ещё до того, как оделся.

"Да, именно такие они, йоркширские женщины", - подумал я. Моя мама тоже была родом из Йоркшира.

- Прошлой ночью мне приснился кошмарный сон, Полли, - сказал я, закончив завтракать, и стал готовиться к своей утренней работе над картиной.

ГЛАВА 7. За чертой

На следующий день рано утром я уже работал над картиной. Солнце ярко светило, и вокруг было необычайно ясно. Написанный мною портрет маленького Джека, сидящего на лодке, сулил иметь большой успех. Работая над ним в тот день, я неожиданно услышал за спиной чей-то голос.

- Никогда бы не подумал, что мой маленький сынишка когда-нибудь окажется в Королевской Академии, - произнёс голос.

Это был голос отца Джека, голос, который так глубоко взволновал меня, голос, который заставил меня дрожать всего лишь день назад. Когда он заговорил, мне захотелось убежать, чтобы он ещё раз не задал мне тот страшный вопрос, который всё ещё звучал в моих ушах. Даже когда я беседовал с ним о своей картине, и он отвечал приветливым, дружеским тоном, сквозь всё, сказанное им, всплывали слова, которые обожгли мою память: "Какова же пропасть, та страшная пропасть, в которую тебя тянут?"

- Надеюсь, что мои дети не мешают вам, - спросил он.

- О, нет, - ответил я, - мне нравится, когда они приходят сюда, а с Джеком мы большие друзья. Вы знаете, - продолжил я, - недавно он показал мне ваш кабинет. Я боюсь, что позволил себе лишнее, но парень ничего не хотел слышать об отказе - он хотел, чтобы я увидел старую шарманку.

- Да, мою дорогую старую шарманку! - воскликнул он. - Джек почти так же гордится ею, как и его отец.

- Его отец? - переспросил я, потому что мне показалось странным, что человека его возраста интересует эта поломанная игрушка.

- У этой шарманки интересная история, - сказал он, заметив моё удивление, - если бы вы знали её, вас не удивляло бы, что она мне очень дорога. Всем, что у меня есть в этой жизни, всеми своими чаяниями на жизнь в мире, в котором я буду потом, я обязан ей, этой бедной старой шарманке. Когда-нибудь, когда у вас будет время, приходите, и я расскажу вам эту историю.

- Благодарю вас, - сказал я. - Я полагаю, чем раньше, тем лучше.

- Тогда приходите поужинать с нами сегодня вечером. Нелли будет очень рада встретиться с вами. Ребята уже будут спать, и у нас будет достаточно времени, чтобы спокойно поговорить об этом.

Я с благодарностью принял его приглашение, потому что с наступлением сентября вечера стали длиннее, и иногда время для меня тянулось медленно. Мне показалось, что Полли не огорчилась, узнав о моём уходе, потому что Дункан был в море на лодке, а маленький Джон был в таком лихорадочном и беспокойном состоянии, что она не могла отлучиться от него ни на минуту.

Подходя к дому, я подумал, что он выглядит очень красиво. Хозяева приняли меня так тепло, как только это возможно. За решёткой потрескивал огонь в камине, поскольку вечерами становилось прохладно. Полукруглое окно было украшено портьерами из индийского шёлка, перевязанными лентами. На стенах висели фотографии в дубовых рамках. Стол для ужина был покрыт белоснежной скатертью. Изысканная еда была приготовлена с отменным вкусом и заботой. В центре стола стояла китайская ваза с листьями вьющегося растения, которым были покрыты стены дома, вместе с жёлтыми листьями папоротника и другими красивыми листьями разных оттенков осенних растений. Без сомнения, мать Джека была женщиной с хорошим вкусом. У неё было спокойное, кроткое лицо, временами, когда она молчала, оно даже казалось печальным. Но у неё были глаза Джека и светлая улыбка Джека, которая озаряла её лицо подобно тому, как поток сияющего солнечного света внезапно наполняет тёмную долину, и она начинает сиять под его лучами.

Я наслаждался общением с этой супружеской парой. Мы сидели вокруг стола и беседовали за ужином, обстановка была непринуждённой, и я больше не слышал слова того вопроса, который так беспокоил меня весь день. Пока мы ужинали, он не вспоминал о цели моего прихода. Он рассказывал о бухте Рансвик, её окрестностях, о рыбаках и их полной опасностей жизни. Мы беседовали о детях, о моей картине, о моих надеждах относительно Королевской Академии и о многом другом.

После того как убрали со стола, мы пересели поближе к камину. Я только успел произнести слова: "А теперь - ваша история", и он только начал рассказывать её, как вдруг я, сидя в кресле, которое Нелли поставила для меня поближе к огню, увидел фотографию. Она висела в рамке около камина. Я встал со своего места и присмотрелся. Конечно же, я не мог ошибиться! Конечно же, я знал на ней каждую деталь, каждую складку одежды, каждую чёрточку на лице. Это был дубликат фотографии, которая висела напротив моей кровати у меня дома, в Лондоне.

- Каким образом это попало к вам? - воскликнул я. - Ведь это же портрет моей матери!

Мне кажется, что никогда я не был поражён более, чем в тот момент. После всех мыслей вчерашнего дня, после того сна прошлой ночью, после всех моих воспоминаний о словах моей матери и её молитвах обо мне, после всего этого увидеть, как на меня смотрят её любимые глаза со стены дома этого незнакомого мне человека, живущего в этом отдалённом местечке, - показалось мне почти пугающим.

Сначала я даже не понял, что хозяин дома был удивлён так же сильно, как и я.

- Вашей матери! Не может быть! Не хотите ли вы сказать, - сказал он, положив свою руку на мою, - что ваша фамилия Виллис?

- Конечно, - сказал я, - я - Джек Виллис.

- Нелли, Нелли, - закричал он, потому что она поднялась наверх к детям, - скорее иди сюда. Как ты думаешь, кто это, Нелли? Ты ни за что не догадаешься. Это Джек Виллис, маленький Джек, которого мы с тобой так хорошо знали. Вы знаете, - обратился он ко мне, - наш маленький Джек был назван в вашу честь. Так оно и есть. Мы ничего не слышали о вас много лет, с тех пор как умерла ваша мама.

Сначала я был настолько изумлён, что не мог ни о чём спрашивать, а он был слишком рад, чтобы объяснить мне, откуда знает меня. Но через какое-то время мы понемногу пришли в себя, поставили свои стулья вокруг камина, и он начал свой рассказ.

- Когда-то я был бедным маленьким уличным мальчишкой, - сказал он, - которого некому было любить и о котором некому было заботиться. Но я подружился с одним старым человеком, который жил на чердаке ночлежки. У него была шарманка.

- Эта шарманка? - спросил я.

- Именно эта, - сказал он, - и он любил её так, как будто это был ребёнок. Когда он был уже слишком болен и не мог сам носить её, я носил её вместо него. И именно так я впервые встретил вашу маму.

- Она тогда уже была замужем? - спросил я.

- Нет, - улыбнулся он, - тогда она ещё была маленькой девочкой, примерно такой, как наша Маргори. Она всегда подбегала к окну своей детской комнаты, как только слышала, что я начинал играть. Однажды я позволил ей покрутить шарманку, и она сказала, что ей нравятся все мелодии, но больше всего ей понравилась "Дом, милый дом".

- Правда? - сказал я. - Да, я часто слышал, как она напевала её. Она много раз пела её мне перед сном.

- Когда я играл её, - продолжал он, - она рассказывала мне о доме, небесном доме. Она была маленькой девочкой, но всё же она знала путь к этому дому. А мне об этом ничего не было известно, и она вскоре поняла это. "Ты не сможешь попасть на небеса, если не любишь Иисуса, мальчик-шарманщик", - сказала она. И из её детских глаз потекли слёзы.

Я не мог забыть эти слова, и поэтому решил найти путь к дому, о котором она говорила.

Мой старый хозяин умирал. Ему оставалось жить не больше месяца, и ради его спасения мне нужно было поскорее узнать путь к этому дому. Я пошёл на евангелизационное служение и сначала узнал о том, что ни один грешник не может войти во врата небесного города. Но я узнал и Другое. Я узнал, что кровь Иисуса Христа, Сына Божьего, омывает все грехи.

Однажды, когда я встретил вашу маму, она научила меня молитве. Я повторял её с тех пор всегда, утром и вечером. Она дала мне букет подснежников с тёмно-зелёными листьями и попросила, чтобы я говорил, глядя на них: "Омой меня, и буду белее снега".

После этого он молчал несколько минут и смотрел на огонь в камине. Воспоминания о тех давних днях глубоко взволновали его.

- Пожалуйста, продолжайте, - сказал я, потому что хотел слушать ещё и ещё.

- После этого она пришла к нам на чердак со своей мамой. Они хотели проведать моего старого хозяина, и она была рада увидеть свои подснежники. В тот день она сказала мне, что если я буду повторять слова её молитвы, то обязательно попаду в дом, небесный дом.

Вскоре мой старый хозяин умер. Провожая его на кладбище, я увидел в траурной одежде мою маленькую подругу, вашу маму, Джек. Она провожала в это же место свою маму. Потом она уехала за границу, но не забывала о маленьком мальчике-шарманщике. Она рассказала обо мне своему отцу, и он прислал деньги на моё образование. Благодаря ему я смог стать евангелистом и трудиться в восточной части Лондона, среди людей, рядом с которыми я жил. Всем, что у меня есть теперь, я обязан вашему дедушке.

После этого я много лет не видел вашу маму, пока она не вышла замуж за пастора из того прихода, в котором я трудился.

Любопытно, что однажды мы встретились на старом чердаке, том самом, на котором умер мой старый хозяин. Она пришла туда, чтобы проведать заболевшую женщину, и когда я вошёл, она читала ей то самое место из Писания, которое её мама читала моему старому хозяину, когда приходила проведать его пятнадцать лет назад.

Вскоре после этого я и Нелли поженились, и именно ваша мама сделала наш дом таким светлым и красивым. Как же мы любили её тогда, и как мы по-прежнему любим её!

Когда вы были ещё крошечным мальчиком, она приходила к нам вместе с вами, и Нелли часто говорила, что вы - самый красивый малыш, которого она когда-либо видела!

- Я этого не помню, - сказал я.

- Да, вы были слишком маленьким, чтобы помнить об этом. Когда вам было всего три года, ваш папа переехал из Лондона в небольшой городок, и вскоре пришло известие о его смерти. Примерно через год мы услышали о том, что ваша мама ушла вслед за ним. Тот день, когда мы узнали об этом, был очень печальным, Джек.

Мы часто думали о том, где вы. Нам сообщили, что вы уехали жить к своей тёте, но мы даже не знали её имени. Мы старались узнать что-нибудь ещё, но никто не знал, где вас найти. Мы никогда не слышали о том, что с вами случилось.

- Как странно, что мне нужно было приехать сюда, чтобы встретиться с вами! - воскликнул я.

- Нет ничего странного, - благоговейно сказал он..- Это рука Божья.

И тогда я не мог больше сдержаться. Стоя у камина, я опустил голову на руки и заплакал, как ребёнок.

Несколько минут он молчал, а потом обнял меня так нежно, как могла обнять только моя мама, и сказал:

- Что случилось, Джек? Вас так расстроили воспоминания о маме?

- Нет, - ответил я. - Мне нравится вспоминать о ней. Мне нравится слушать о ней. Для меня драгоценно каждое её слово. Дело не в этом.

- Что же тогда? - сказал он. - Что беспокоит вас, Джек?

- Мысль о том, что я никогда больше не увижу её снова, - сказал я. - Я знаю, так и будет. Она шла одним путём, а я иду другим.

- Но почему же не повернуть и не пойти её путём, Джек? - радостно спросил он.

- О, я не могу, - сказал я, - это бесполезно, я не могу повернуть. Так много рук держатся за другой конец каната. Мне стало так плохо после того, как я услышал ваши слова об этом. Прошлой ночью я не мог уснуть, думая об этом. "Какова же пропасть, та страшная пропасть, в которую тебя тянут?" - эти слова не покидают меня ни днём, ни ночью с тех пор, как вы произнесли их. Я старался забыть их, но не могу.

- Не пытайтесь забыть их, - сказал он. - О, Джек, не старайтесь сделать этого, потому что через них говорит Дух Божий. Послушайте Того, Кто призывает вас. "Переступи черту - остался только один шаг. Переступи черту и приди ко Мне".

- Если бы я только мог, - сказал я.

- Вы можете сделать это, вы должны сделать это, Джек, - твёрдо сказал он, - прежде чем уйдёте отсюда.

- Прежде чем я уйду отсюда?

- Да, именно так, - подтвердил он.

- Но как же мне сделать это? Я не знаю, как переступить её, - сказал я.

- Вы - не безжизненный груз на канате, как лодка или платок. У вас есть воля, и вам решать, каким путём следовать - к Богу, ко Христу, к небесам или к страшной пропасти, о которой я говорил. Сейчас Бог очень сильно влечёт вас к Себе, но Он никогда не принуждает человека против его воли. Вам Он даёт право решать, на какой стороне черты вы будете находиться. Где вы будете, Джек?

- Хорошо! - сказал я. - Я подумаю об этом.

- Многие говорили так, их желание пересечь черту ослабевало - и они погибали.

- Я приду и поговорю с вами об этом потом, когда вам будет удобно.

- Так же говорил Феликс: "Когда мне будет более удобно, я позову вас", но Феликс никогда не попросил прийти снова. Он так и не переступил черту, и его увлекли в ту страшную пропасть.

- Хорошо, давайте поговорим завтра. Сейчас уже поздно, я знаю, что вы устали и...

- Бог говорит "сегодня", - сказал он. - Если сегодня вы слышите Его голос, не ожесточайте своего сердца. Ныне благоприятное время, ныне день спасения.

- Скажите, как мне перейти через черту.

- "Переступи черту и приди ко Мне". Вот как сделать это, - ответил он. - Господь зовёт вас, и идти вам осталось недалеко. Всего лишь один шаг. Он стоит в этой комнате рядом с вами. Он протягивает вам Свои руки. Он не принуждает вас. Он не заставляет вас. Он зовёт и ждёт, чтобы принять вас. Джек, вы пойдёте к Нему? - Да, я пойду, - уверенно сказал я, - Я пойду. Мы вместе опустились на колени. Я не помню слова, которые он произнёс тогда. Но я знаю, что всякий раз, когда я читаю в первой главе Евангелия от Иоанна слова "и привёл его к Иисусу", я вспоминаю ту ночь. Я не думаю, что Пётр и Андрей больше ощущали близость Господа Иисуса, находясь в палатке около реки Иордан, чем мы чувствовали это, находясь в той маленькой комнатке в бухте Рансвик.

Я знаю, что Он был там, и я знаю что-то ещё - я знаю, что пришёл к Нему. Я знаю, что той ночью, прежде чем мы поднялись с колен, я пересёк черту и благодаря этому мог занять своё место среди счастливых и благодарных людей, которые могли смиренно, но уверенно сказать:

"Мы знаем, что перешли из смерти в жизнь".

ГЛАВА 8. Ночная буря

Было уже поздно, когда я вернулся домой. Я шёл как во сне. Полли открыла дверь, и мне показалось, что она обеспокоена состоянием своего малыша. Несомненно, маленький Джон заболел, потому что, поднимаясь вверх по лестнице, я услышал, как он стонет.

- Полли, я бы позвал доктора, - сказал я.

- Дункан говорит то же самое, сэр; утром нам придётся послать за ним, если малышу не станет лучше.

Я спал спокойно и мирно и, проснувшись, почувствовал, что у меня начинается совершенно новая жизнь. С этих пор я был уже не один. Я стоял по ту сторону черты, которая была ближе к небесам, и занимал своё место среди тех, кто служит Христу. Никогда я не чувствовал себя таким счастливым.

Ещё до того как я спустился утром вниз, Дункан послал за доктором. Маленькому Джону было лучше, но Полли сказала, что у него по-прежнему сильный жар, и он ничего не ест. Прежде чем я ушёл работать над картиной, она принесла его вниз, завернув в плед. Я подумал, что он выглядит очень больным, но мне не хотелось говорить об этом.

В этот момент вошёл Дункан, и малыш протянул ручки к своему отцу. Тот усадил его к себе на колени, сев поближе к камину. Когда я пришёл домой обедать, они всё ещё были там.

- Доктор уже приходил? - спросил я.

- Нет, сэр; когда я ходил за ним сегодня утром, его не было дома. Сказали, что он уехал к тяжелобольному в десяти милях отсюда, но я оставил ему записку. Надеюсь, что он приедет до того, как я уйду в море сегодня вечером. Тогда мне будет гораздо спокойнее.

Но наступил вечер, товарищи Дункана свистнули ему с берега, а доктора всё не было. Мальчик всё ещё лежал на руках у отца, и, чтобы успокоить его, Дункан ходил по кухне.

- Так тяжело уходить от него, сэр, - сказал он, услышав свист, - но мне кажется, что после обеда ему стало немного лучше. Он не плачет так сильно, правда, Полли?

Но когда он передавал мальчика маме, я увидел слёзы в его глазах.

- Дункан, я пойду вместе с вами на берег, - сказал я, потому что видел, что бедняга был очень подавлен.

- Большое спасибо, сэр, - ответил он. Я стоял на берегу, пока все рыболовные принадлежности грузили в лодку. Потом он тихо сказал:

- Меня утешает, сэр, что вы будете рядом с моей бедной женой этой ночью. Мне так больно оставлять её. Что она будет делать, если что-нибудь случится с маленьким Джоном! Но Господь знает об этом, сэр. Он знает, - повторил он и вытер слезу, которая упала на мою руку, когда он стряхнул её.

Я вернулся в дом Дункана и увидел, что пришёл доктор. Он сказал, что у малыша был грипп и пневмония, и ему следовало находиться в тёплой, сухой комнате. Это был немногословный человек, и я не мог понять, был мальчик серьёзно болен или нет.

Я решил не ложиться спать этой ночью, а сидеть в своей комнате на тот случай, если понадобится какая-нибудь помощь. Я был очень рад тому, что у меня есть время спокойно подумать и помолиться.

Мне стыдно было признаться в том, что я не привёз с собой Библию в бухту Рансвик. Я не открывал Библию много лет. Но когда всё в доме утихло, я тихонько прокрался вниз и взял Библию Дункана, которая лежала на дубовом шкафу. Было видно, что эту Библию часто читали! Интересно, была ли Библия моей мамы похожа на эту? На титульной странице было написано его имя:

"Джону Дункану от его любящего отца". Вероятно, он получил её в подарок, когда был ещё мальчиком. Под его именем был написан этот стих:

"Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего". Прежде чем начать читать, я произнёс эту небольшую молитву, и с тех пор я произношу её каждый раз, перед тем как открыть Библию.

Ближе к полуночи всё вокруг стало предвещать бурю. Внезапно начался шторм, и вскоре море бушевало. Я никогда не слышал, чтобы ветер дул так сильно, как в ту ночь, как будто кто-то пронзительно выл и стонал. В доме грохотали все окна и двери, и иногда мне казалось, что рушится весь дом.

- Что, должно быть, они испытывают сейчас в море! - подумал я.

Я подошёл к окну и, погасив свечу, постарался вглядеться во тьму, но не смог ничего различить - таким тёмным было небо и так сильно шёл дождь.

Было где-то около часа ночи, когда я услышал звук шагов на лестнице. Я открыл дверь и вышел из комнаты. Это была Полли.

- Как он, Полли? - спросил я.

- Очень плохо, сэр, очень плохо, - сказала она. - Он уже не узнаёт меня, ничего не ест и не пьёт. И, сэр, вы слышите этот ветер?

Разве можно было его не слышать? С каждой минутой он бушевал всё яростнее, и казалось, что дом качался под натиском бури.

- Давайте я помогу вам, Полли, - сказал я. - Давайте я пойду и посижу вместе с вами около маленького Джона.

- Хорошо, сэр, если бы вы могли только несколько минут побыть около Джона, пока я схожу за Бетти Грин, - сказала она. - Я чувствую, что не могу больше оставаться одна. Я очень сильно переживаю - маленькому Джону так плохо, сэр. И этот ветер дует так сильно. И его папа сейчас в море!

И Полли расплакалась.

- Полли, - сказал я, - Бог пребывает на море, как и на земле. Идите за Бетти, а я посижу около малыша.

Она спустилась вниз и открыла дверь. Ветер ворвался в дом, и я поспешил закрыть дверь в спальню. Потом я услышал, как Полли дёргает ручку входной двери, не в силах затворить её, и мне нужно было спуститься вниз, чтобы помочь ей. Её не будет какое-то время, потому что в такую погоду было очень трудно подняться к дому соседей. Я сидел около малыша, который был без сознания. Он всё время о чём-то говорил, но я мог различить лишь некоторые слова. Казалось, что в основном он вспоминал о своём папе, который был в море. время от времени он громко звал: "Иди сюда, папа, иди сюда, папа, к маленькому Джону".

Когда вернулась Полли с пожилой Бетти, мне пришлось снова спуститься вниз, чтобы помочь им закрыть дверь.

- Как вы думаете, сэр, как он? - спросила Полли. Мне не хотелось говорить ей о том, что я думаю, поэтому я ответил:

- Наверное, было бы лучше ещё раз позвать доктора, чтобы он снова взглянул на него. Если хотите, я схожу за ним.

- Не думаю, что у вас это получится, сэр, - сказала Бетти. - Там невозможно даже стоять. Мы с Полли всё время держались за забор, а там, наверху, будет просто ужасно.

- Может быть, я попытаюсь, Полли? Она с благодарностью взглянула на меня, не сказав ни слова. Две женщины долго объясняли мне путь к дому доктора, часто перебивали друг друга, временами говоря одновременно - так сильно они хотели объяснить мне дорогу, что, в конце концов, ещё больше запутали и сбили меня с толку. Поэтому мне пришлось пойти к мистеру Кристи, перед тем как идти к доктору, чтобы получить от него чёткие и ясные объяснения.

Путь к его дому занял у меня десять минут, и когда я, наконец, туда дошёл, то чувствовал себя так, как будто участвовал в сражении - довольно уставшим и запыхавшимся. На первом этаже я увидел свет и понял, что мистер Кристи, его жена и дети находятся в комнате, в которой я испытал столько всего прошлой ночью. Маргори и маленький Джек сидели в пижамах, укутанные в одеяла. Со стены на меня смотрела фотография моей мамы, и мне показалось, что она улыбнулась мне, как только я вошёл.

- Что за ужасная ночь! - сказала миссис Кристи. - Дети были так сильно напуганы шумом ветра у себя наверху, что мы принесли их сюда.

Я рассказал им о своём поручении, и мистер Кристи сразу же предложил мне пойти со мной к доктору. Сколько бы я ни жил, я никогда не смогу забыть тот путь. Мы могли сказать друг другу лишь несколько необходимых слов - мы просто боролись с бурей. Но, к нашему разочарованию, в конце нашего долгого пути мы узнали о том, что доктора нет дома, и, скорее всего, он будет отсутствовать до утра.

Путь домой был ещё хуже, если это только возможно, потому что, когда мы спускались вниз, ветер дул нам прямо в лицо. За последний час его направление изменилось, и теперь он дул с северо-востока.

- На море сейчас тяжело, - сказал мистер Кристи, когда мы остановились, чтобы перевести дыхание.

- Что же будет с лодками? - спросил я.

- Да, - сказал он почти со стоном, - что же будет с лодками?

Нам было очень плохо видно море, несмотря на то, что начинало светать. Мы решили пойти на берег, чтобы постараться увидеть что-нибудь, что удастся различить. На минуту он зашёл домой, а потом пошёл вместе со мной. Полли и её подруга всё ещё сидели около малыша.

- Сэр, мне кажется, ему немного лучше, - сказала она, - он стал спокойнее. О, мистер Кристи, я так рада видеть вас, сэр! Помолитесь, пожалуйста! Мне кажется, что я буду меньше слышать шум ветра, если вы помолитесь!

Мы склонились на колени возле кроватки малыша. Шум бури почти заглушал его голос. В конце молитвы ребёнок снова начал плакать и звать своего папу - так жалобно, так умоляюще, что я больше не мог выдержать и побежал наверх, чтобы не слышать этот детский голосок. Вскоре ко мне поднялся мистер Кристи, и мы вместе встретили то серое страшное утро.

- Джек, малыш умирает, - сказал он.

- О, не говорите так, мистер Кристи! - воскликнул я. - Умирает как раз перед тем, как возвращается его отец.

- Он, может быть, вернётся, с Божьей помощью! - сказал он. - Посмотрите на море, Джек.

Морские волны яростно разбивались о скалы, и ветер шумел так сильно, что мы почти не слышали своих голосов. Сквозь тусклый свет мы смогли различить на берегу суетящихся людей. Несколько старых рыбаков старались установить на берегу подзорную трубу, чтобы смотреть на море, в надежде увидеть очертание лодки. Там были также матери, жёны и невесты рыбаков, которые ушли в море. Они стояли, повязанные шалями, с обеспокоенными, заплаканными лицами, вглядываясь во мрак того печального утра.

Мы с мистером Кристи стояли около них, и время от времени он ободрял и утешал горевавших женщин. Когда стало ещё светлее, ветер немного утих, и казалось, что буря была уже не такой яростной. Мы с радостью заметили, что, несмотря на то, что море по-прежнему было бурным и обещало быть таким ещё несколько часов, ветер постепенно утихал. Он уже не завывал и не кричал пронзительно, он умирал, как будто жалуясь, как уставший капризный ребёнок плачет перед тем, как уснуть. Но по-прежнему не было видно ни одной лодки.

Женщины на берегу насквозь промокли, и мистер Кристи постарался убедить их пойти домой. Их мужьям, когда они вернутся, понадобится хороший огонь в каминах и горячий чай. Я был рад, увидев, что одна за другой они последовали его совету и стали взбираться вверх к своим домам. Мы тоже повернулись и пошли в дом. Мы пробрались в комнату и увидели, что старая Бетти уснула, сидя на стуле, а Полли держит в своих руках маленькие ручки ребёнка, который крепко спит.

- Сэр, лодки пришли? - спросила она, как только мы вошли.

- Ещё нет, Полли; но, слава Богу, скоро они будут здесь.

Мы немного посидели около неё, но вдруг услышали крики, доносившиеся с берега.

- Слава Богу, - сказала Полли, - он здесь! Казалось, что каким-то образом малыш услышал эти крики, понял, что они означают, открыл свои глазки и сказал: "Папа, иди сюда, иди к маленькому Джону".

Мы поспешили на берег, где уже собралось много людей. Казалось, что все, кто был в бухте Рансвик, собрались вместе за то короткое время. Мы отчётливо могли различить лодки, находящиеся далеко в море, но ветер и прилив были им на пользу, и они быстро приближались к берегу. какую же ночь должно быть они пережили! Как же радостно встречали их на берегу!

- Боб, сколько лодок вышло в море прошлой ночью? - кто-то спросил, когда они подплыли

ближе.

- Восемь, Джим, - ответил он. - Первая - "Джейн Энн", вторая - "Леди Хильда", третья

- "Сюзанна", четвёртая - "Анна Мария", пятая

- "Принцесса Элис", шестая - "Молния", седьмая - "Элиза", восьмая - "Проворная".

- Ты уверен. Боб?

- Вполне уверен, я видел, как они отплывали.

- Джим, одной нет, - сказал он. - Посмотри в трубу и сосчитай.

- Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь. Одной лодки не было, и я почувствовал, что знаю, какой именно, прежде чем их стало отчётливо видно.

Не было "Анны Марии".

ГЛАВА 9. "Чего ни пожелаете, просите..."

Мы спустились с горы так быстро, как только могли, но возвращаться назад не спешили. Мы дождались, пока причалили лодки, и уставшие рыбаки вышли на берег. Они ничего не знали о судьбе "Анны Марии". Вскоре после начала шторма они потеряли её из виду. Они рассказали, что провели ужасную ночь и думали, что уже никогда не вернутся домой живыми и невредимыми.

- Как же мы расскажем об этом Полли? - простонал я.

Но в это мгновение моей руки коснулась чья-то холодная рука. Я обернулся и увидел, что Полли стоит около меня. Не в силах больше ждать, она прибежала вниз к берегу, чтобы поторопить своего мужа прийти домой. Она вся дрожала, и казалось, что вот-вот потеряет сознание. Добрые рыбаки столпились вокруг неё со словами ободрения и утешения.

- Дорогая, с ним всё будет хорошо, не нужно бояться. Может быть, он пристал к берегу в Солтбурне или Стейнсе. Во время шторма не разберёшь, где ты находишься. Он будет дома ещё до наступления вечера.

Но казалось, что Полли не слышала их. Она слабо протянула руки к мистеру Кристи и ко мне и сказала:

- Отведите меня домой, там я лучше перенесу это.

Опечаленные рыбаки расступились, и лишь у некоторых из оставшихся на берегу глаза не были мокрыми от слёз.

Когда мы пришли домой, всё по-прежнему было спокойно. Как только мы вошли в спальню, я подумал, что маленькая душа уже покинула нас. Наклонившись над ребёнком, я прислушался и, к своему облегчению, понял, что он ещё дышит.

Когда я вспоминаю то время, я с трудом могу себе представить, как мы пережили тот печальный день. Пришёл доктор и ничего не сделал, а только зловеще покачал головой - так, как делают доктора, когда понимают, что справиться с болезнью им не под силу. Я думаю, что у самой Полли осталось так мало надежды, что она даже не спросила, каково его состояние на самом деле.

После обеда я вышел из дома, чтобы немного прогуляться и подышать свежим воздухом, подкрепив свои силы для предстоящей ночи. Мне нужно будет помочь Полли посидеть около маленького Джона, если он ещё будет жив. Ко мне присоединились мои маленькие друзья Боб и Гарри, и мы вместе шагали вверх и вниз, ожидая наступления отлива, как вдруг увидели далеко в море тёмное пятно.

Другие люди тоже заметили его. Наблюдатели, стоящие на берегу, увидели его в подзорную трубу. Очень скоро берег был заполнен рыбаками и их жёнами, которые внимательно смотрели в одном направлении. Что бы это ни был за предмет, он быстро приближался к берегу. Ему помогали волны и ветер, его быстро несло вперёд. Вскоре даже без подзорной трубы нам стало понятно, что это такое. Я не думаю, что было ещё что-то, на что бы мы взирали с подобным ужасом, потому что плывущий предмет был перевёрнутой вверх дном лодкой, несущейся по волнам.

Со стороны рыбаков, увидевших её, послышался стон. Когда опрокинутая лодка приблизилась к берегу, они бросились в воду. Я думаю, что не было необходимости смотреть на её название, когда её вытащили из воды. Но все посмотрели и прочли название, которое ожидали там увидеть. Это была "Анна Мария".

Я никогда не забуду, как пронзительно закричала жена одного из товарищей Дункана, стоявшая за моей спиной, когда прочитала название лодки. Мне показалось, что из-за пережитого потрясения и горя она потеряла рассудок, потому что с криком побежала на гору. Да, я уверен, что тогда она не понимала, что делала.

Бедная Полли услышала крики женщины. Подбежав к окну и выглянув, она увидела на берегу лодку. Она сразу же поняла, что произошло. Она не кричала и не плакала, но как будто превратилась в камень. Ни одного слова не слетело с её губ; ни одна слеза не упала с её глаз; но она выглядела так, словно вся её молодость исчезла в одно мгновение, и она вдруг превратилась в старую измождённую женщину.

Когда мы вошли, она не взглянула на нас, но склонилась над маленьким Джоном, время от времени смачивая его губы и ловя каждое его движение. Мы попытались хоть как-то утешить её, но казалось, что она не слышала нас. Она не хотела пропустить ни одного стона, ни одного вздоха ребёнка. Казалось, что она прислушивалась к нему так, как будто каждый его вздох был последним.

Я думал, что этот ужасный день никогда не закончится. Мистер Кристи оставался с нами до наступления темноты, а потом он взял меня к себе домой, чтобы я мог поужинать, немного сменить обстановку и отдохнуть перед своим ночным дежурством. Мне кажется, что они знали, как я устал, измотался - скорее, от переживаний, чем от недосыпания. Они были очень добры ко мне. Наверное, моя мама была такой же доброй и заботливой, какой была миссис Кристи тем вечером по отношению ко мне. Она рассказала мне, что у неё был сын, который был бы моим ровесником, если бы остался жив, но он умер, когда был ещё совсем маленьким. После этого очень много лет у них не было детей, пока не родилась Маргори.

- Ваша мама была так добра ко мне, когда умер мой малыш, - сказала она. - Мне казалось, что я больше никогда не буду счастлива, но она приходила и беседовала со мной и помогала оправиться от печали по моему малышу. Я думаю, что её доброта ко мне и те слова любви, которые она говорила, стали причиной моей огромной любви к ней.

Благодаря хорошему ужину и добрым словам этих прекрасных людей я почувствовал себя гораздо лучше. Я вернулся с намерением сделать всё, что только в моих силах, для бедной Полли и её малыша в эту тяжёлую ночь. Я был так благодарен Господу Иисусу Христу за всё, что Он сделал для меня. И я был очень рад, что мог сделать хоть что-то, чтобы показать мою любовь к Нему. Тогда, да и сейчас тоже, я думал о том, что больше всего я могу отблагодарить Его, проявляя свою любовь и доброту по отношению к Его детям. Я помнил место из Писания о холодной воде, на которую Он обратил внимание и которая была дана во имя Его. Я подумал тогда:

"Сейчас Полли не нужна холодная вода, ей холодно и без того, но я могу приготовить для неё чашку горячего чая".

Огонь в камине погас, и в маленькой кухне, в которой всегда было так уютно, был беспорядок. Я зажёг лампу, чтобы видеть всё вокруг, и потом постарался хоть немного навести порядок. Сначала я нашёл спички и уголь и разжёг огонь. Потом, пока огонь разгорался, я убрал со стола, отнёс грязные тарелки, чашки и блюдца и налил в чайник воды. Как только огонь стал достаточно жарким, я поставил на него чайник и, отрезав от буханки хлеба несколько кусочков, сделал вкусные хрустящие гренки - такие, какие любила моя тётя, когда была больна. Потом я нагрел тарелку, намазал гренки маслом и положил их поближе к огню. К этому времени чайник закипел, и я приготовил чай. Когда я закончил всё это, я мысленно произнёс:

"Господь Иисус, я делаю это для Тебя".

Потом я поднялся по лестнице, чтобы исполнить самое трудное, что только возможно, а именно - заставить Полли спуститься вниз и съесть то немногое, что я приготовил.

Как я и ожидал, Полли ни на минуту не хотела покидать своего малыша. Сначала она твёрдо отказалась идти куда-либо и не слушала моих умоляющих слов. Но я видел, что она почти теряет сознание, и знал, что ей понадобится много сил для предстоящей ночи. Кто знает, что принесёт нам эта ночь?

Поэтому я обратился к ней очень твёрдо, сказав, что хочу помочь ей в её беде, если ей нужна моя помощь. Но она не должна отказываться спуститься вниз хотя бы на несколько минут. Я пообещал ей очень внимательно смотреть за маленьким Джоном и сразу же позвать её, если увижу хоть какие-то изменения в состоянии малыша. Наконец она послушалась меня, и я услышал, как она устало спускается по ступенькам.

Оставшись один, я увидел, что Библия Полли лежит открытой на столе, около небольшой масляной лампы. Рядом стояли лекарства и молоко для маленького Джона. Я подошёл к столу, и взгляд мой упал на эти слова:

"Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам". Мне показалось, что эти слова были посланием Бога ко мне той ночью. Я увидел их так ясно и отчётливо, как будто эта страница была освещена электрическим светом. "Два условия и обетование, - подумал я, - если только условия соблюдены, то обетование исполняется".

Каковы же два условия? Первое - "если пребудете во Мне". Я спросил себя, соблюдается ли мною это условие. Я надеялся, что так оно и было, потому что всем сердцем жаждал пребывать с Христом, быть спасённым Им больше, чем чего-либо другого в этом мире.

Второе - "если слова Мои в вас пребудут". Соблюдал ли я второе условие? И снова я в смирении надеялся на это. У меня было такое чувство, что если Христос скажет мне ехать на северный полюс или в африканскую пустыню, я с радостью послушаюсь Его. Я бы поехал куда угодно, я бы сделал всё, чтобы показать Ему, как я был благодарен за Его любовь ко мне.

Тогда мог ли я ожидать исполнения обетования? Всем сердцем я верил в это.

Я положил Библию Полли на кровать. Я встал на колени около кровати маленького Джона, положил палец на написанное обетование и начал молиться, молиться так, как никогда не молился прежде, молиться о помощи в это трудное время. Я был полностью уверен в том, что всё было в руках Божьих, и Тот, Который исцелял страждущих, пребывая здесь, на земле, обладает всё тем же могуществом сейчас, когда Он вознесён к Божьему престолу. Я умолял Его в ту ночь посетить сейчас эту комнату, прикоснуться к маленькому Джону и исцелить его. Поднявшись с колен, я ощутил, что молитва моя была услышана.

Полли не возвращалась, поэтому я вышел на лестницу и, прислушавшись, услышал всхлипывания. Я был рад тому, что услышал это; наконец появились слёзы, которые принесут облегчение бедному уставшему, измученному сердцу.

Маленький Джон лежал очень тихо, и я спустился вниз. К моей радости я увидел, что Полли съела несколько гренков, выпила чай и теперь сидела около камина. Она закрыла лицо руками и плакала так, как будто её сердце разбилось. Что же вызвало эти слёзы? Она не плакала, когда к берегу прибило пустую лодку. Она не проронила ни слезинки, когда по лицу доктора поняла, что нет никакой надежды на выздоровление её малыша. Тогда что же помогло появиться слезам, которые принесли ей такое облегчение? Это была очень простая вещь. Она подняла с пола маленькую игрушку, крошечный кораблик, который Дункан сделал сынишке и который был самым большим сокровищем маленького Джона. На неё нахлынули воспоминания о счастливых днях прошлого, ушедшие, как ей казалось, навсегда. Воспоминания об отце, руки которого с такой любовью вырезали кораблик для своего мальчика, но который никогда больше не вернётся к ней. Воспоминания о маленьком сыночке, который тоже уходит от неё, оставляя здесь свою бесценную игрушку. Все эти грустные, но прекрасные воспоминания овладели ею, она взяла маленький кораблик и поднесла его к губам. Всё это было ещё так отчётливо и свежо в её памяти, что стало причиной слёз, которые отказывались появляться раньше и сейчас облегчили её измученное сердце.

- Полли, - сказал я, - ободритесь, не расстраивайтесь так сильно. Я верю, что маленький Джон поправится.

- Спасибо, сэр, спасибо, - сказала она, вытирая слёзы. - Теперь мне лучше, гораздо лучше. Вы так добры ко мне, сэр. Пойду наверх к малышу.

- Хорошо, Полли, - согласился я. -Я разведу огонь, а потом приду и помогу вам. Сейчас он спит, Полли.

- Тогда я пойду тихонько, сэр, - сказала она, и когда она поднялась, чтобы идти, я увидел, что неподвижное выражение исчезло с её лица, и она снова стала прежней.

Малыш спал несколько часов. Это была спокойная ночь, ветер почти утих, и казалось, что всё успокоилось после шумной прошлой ночи. Я обрадовался, увидев, что Полли тоже наконец уснула в своём кресле. Она держала ручку маленького Джона в своей руке, и я был уверен, что она пробудится даже от малейшего его движения. Я был рад видеть это, потому что знал, что даже этот поверхностный сон успокоит и подкрепит её.

Я только взглянул на часы и увидел, что была почти половина второго, как вдруг мне показалось, что за дверью послышались чьи-то шаги. В следующее мгновение в дверь тихо постучали. Это было необычное время для прихода гостей. Я подумал, что, наверное, пришёл кто-то из соседей, чтобы предложить помощь Полли посидеть рядом с малышом этой долгой ночью. Или это пришёл мистер Кристи, чтобы узнать, как дела. Я тихо спустился вниз, чтобы не разбудить Полли или ребёнка, и как можно тише открыл дверь.

Я чуть не закричал от радости, когда увидел, кто там стоит. Никогда в своей жизни я не радовался больше при встрече с каким-либо человеком, чем той ночью, когда увидел перед собой Дункана, живого, целого и невредимого. Весь день я представлял себе, как его мёртвое тело носит по безжалостным морским волнам.

Он схватил меня за руку, подошёл к камину и поначалу не мог сказать ни слова.

- Сэр, - наконец прерывисто произнёс он, - я пришёл слишком поздно? Скажите мне правду, сэр, ничего не скрывайте. Маленький Джон умер?

- Нет, Дункан, - сказал я, - он жив, он спит. Дункан, я верю, что он поправится.

- Слава Богу! - сказал он. - Слава Богу за это!

На мгновение меня посетили сомнения насчёт того, имею ли я право давать ему эту надежду. Но я побранил себя за эти сомнения, потому что мне было дано обетование, а слово Господне всегда верно. Я верил, что если я просил то, что было во благо для этих измученных душ, то Господь исполнит обещанное.

Дункан сел в своё кресло, и при свете камина я увидел, что он был измучен и обессилен. Какое-то время он сидел, устало откинувшись назад, и, казалось, не мог произнести ни слова. Я поставил чайник на огонь и поспешил дать ему чашку чая и что-нибудь поесть.

Потом я тихонько поднялся наверх, но увидев, что Полли и маленький Джон всё ещё спят, вернулся к нему. Чай придал ему сил, и он мог поговорить со мной.

- Сэр, я пережил что-то ужасное, - сказал он в ответ на мой вопрос. - С тех пор как я был мальчиком, много, очень много раз я находился около долины смерти, но в этот раз, мне кажется, я почти ступил туда, сэр. Сэр, как там моя бедная жена?

- Она очень исстрадалась, Дункан, - сказал я. - Она думает, что вы погибли. Вашу лодку прибило к берегу вверх дном вчера во время прилива.

- Бедная Полли, бедная моя жена! - сказал он. - Я пойду к ней.

- Подождите немного, Дункан, - сказал я, - сейчас она спит, и она испытает ещё большую радость, когда проснётся.

- А мой маленький парнишка?

- Тоже спит, Дункан, спит мирно и спокойно.

- Да, трудно мне сейчас не идти наверх, но, наверное, вы правы.

Он терпеливо ждал около часа, и когда я снова тихо поднялся наверх, Полли и малыш уже проснулись, и она дала ему немного молока. Маленький Джон уже пришёл в себя и выглядел впервые за время своей болезни почти так, как прежде. Но он не допил молоко, а снова стал звать своего отца:

"Папа, иди сюда, к маленькому Джону!"

Когда Полли услышала, что он снова зовёт отца, которого считала погибшим, она опять расплакалась. Я обнял малыша и сказал:

- Да, маленький Джон, папа сейчас придёт к тебе!

Наверное, Полли подумала, что мне кажется, что маленький Джон умирает, и я имею в виду, что дух его отца придёт, чтобы встретиться с ним. Она ещё сильнее заплакала и сказала:

- Ох, маленький Джон, маленький Джон! Но тут я добавил:

- Ну, что, маленький Джон, позвать твоего папу? Она вскочила на ноги, испуганно посмотрела на меня, не сказав ни слова.

Мне больше ничего не нужно было говорить, потому что она услышала на лестнице звук хорошо знакомых шагов и в следующее мгновение уже была в объятиях у своего мужа.

Тогда я понял, что моя помощь больше не понадобится, и самое лучшее, что я могу сделать, это пойти спать. Но когда я выходил, я снова взглянул на дверь, и увидел, что Дункан держит в своих руках маленькие ручки Джона и плачет, как ребёнок:

- Мой сынок, мой маленький Джон, я уже думал, что никогда не увижу тебя!

ГЛАВА 10. "Мы знаем"

На следующий день Дункан мог рассказать мне обо всём, через что он прошёл во время той ужасной ночи. Как оказалось, он был отрезан от других лодок, когда шторм только начался, и больше ни разу не видел их все долгие часы той бурной ночи. Довольно долго он со своими товарищами, стараясь изо всех сил, вычерпывал воду из лодки. Но когда настала кромешная тьма, и волны на море стали ещё сильнее и казались высотой с гору, они, в конце концов, были вынуждены признаться, что их попытки безнадёжны.

- К этому времени, - сказал Дункан, - я просто доверил свою душу Господу, потому что ждал, что каждая следующая волна может унести нас ко дну. Вы спрашиваете, сэр, было ли мне страшно? Нет, не думаю. Скорее, я испытывал трепет. Понимаете, что я имею в виду? Разные мысли пронеслись в моей голове, но чаще всего я думал о своей бедной жене Полли и о маленьком Джоне. Я взывал к Нему, потому что только Он мог помочь мне: "Боже, спаси меня, спаси для Полли и маленького Джона, я так нужен им!" И Он услышал мою молитву, сэр. Я часто думал о том, как во время бури рыбаки много раз взывали к Нему: "Господи, спаси нас, мы погибаем!" Так кричали они, и Он слышал их. И Он услышал меня. Да, Он услышал меня, потому что, когда мы оказались в воде, нахлынула волна, которая отнесла нас в сторону, и около нас оказалась перевёрнутая "Анна Мария". Какое-то время мы держались за неё. Мы цеплялись за неё, как за жизнь, сэр, но это не могло продолжаться долго, потому что морская вода была очень холодной, ледяной, и руки наши совсем окоченели. Но Всемогущий Бог знал, как спасти нас. Он послал пароход, который подобрал нас. И случилось это не позже, чем через десять минут после того, как мы оказались за бортом. Члены команды были так добры к нам, сэр, хотя все эти ребята были не из этих мест и говорили на другом языке. Они согрели нас, дали нам горячий кофе, сухую одежду и поплыли в порт Халлдокс, чтобы высадить нас там. Сэр, вы можете быть уверены в том, что я вернулся домой так быстро, как только мог, потому что думал, что никогда больше не увижу своего маленького парнишку. Разве не был Бог милостив к нам? Разве нет, сэр? - сказал он, нежно похлопав по ручке своего малыша.

В тот день доктор был гораздо лучшего мнения о состоянии здоровья маленького Джона, хотя сказал, что опасность ещё не миновала. Но с этого времени малыш стал поправляться - медленно, но постоянно, и вскоре он уже снова мог лежать на руках у своего отца и касаться его лица своими маленькими худенькими пальчиками.

Мне было очень трогательно видеть любовь и благодарность, как Полли, так и Дункана. Они только и говорили о помощи и поддержке, оказанных мною в трудные для них часы. Я же полагал, что не сделал ничего особенного. Мне кажется, что со мной они обращались так, как будто бы я был, по меньшей мере, принцем, и, наверное, если бы я остался в бухте Рансвик ещё на какое-то время, они окончательно избаловали бы меня.

Целую неделю я не касался своей картины, потому что из-за всего пережитого у меня не было ни вдохновения, ни желания рисовать. В субботу я увидел, как Маргори и маленький Джек раздают листочки розового цвета, и подошёл, чтобы поздороваться с ними.

- Один для вас, мистер большой Джек, - сказал маленький милый плутишка и подбросил его вверх, чтобы я поймал его.

Я увидел, что тема следующей проповеди заключается в двух словах: МЫ ЗНАЕМ. Положив листок в карман, я подумал о том, как много событий произошло с прошлого воскресенья. Я также подумал, насколько сильно изменилось моё отношение к этому богослужению по сравнению с тем моментом, когда я получил такой листок в прошлый раз. Конечно же, на этот раз я не собирался в Кеттлнесс, чтобы отсутствовать во время его проведения.

Воскресное утро было ясным и солнечным, и маленькому Джону было настолько лучше, что его отец мог пойти на служение, чтобы занять своё место в хоре. Я стоял неподалёку от старой лодки, и Джек, вложив в мою руку свою ручку, позволил мне пользоваться его сборником гимнов.

Собралось очень много людей. Этому способствовала прекрасная погода. Я также думаю, что сердца людей были взволнованы опасностью, которая подстерегала рыбаков, и тем, что они были почти на грани смерти и избежали её.

- Мои товарищи сегодня здесь, сэр, - шепнул мне Дункан, когда проходил мимо, чтобы занять своё место в лодке. - Первый раз в жизни мне удалось уговорить их прийти сюда. Теперь они увидят сами, как это хорошо, сэр, вот увидите!

Никогда больше я не слышал, чтобы какойнибудь человек молился так искренне, как мистер Кристи в тот день, прося благословения на служение. Но мне кажется, что моя молитва была не менее искренней. В тот день я всем своим сердцем стремился к Господу, потому что это было моё первое воскресенье по эту сторону черты.

Потом настало время проповеди. Я никогда не видел, чтобы какие-нибудь люди были более внимательны к словам проповедника, чем те, кто собрался на берегу в то сентябрьское утро. Я до сих пор помню большую часть проповеди.

- Мы знаем, - сказал Кристи, - какие это сильные слова, уверенные слова. Они совсем не похожи на слова нам кажется или мы думаем. Это даже не слова мы надеемся, хотя это тоже чудесные слова. Слова мы знаем - более ясные и гораздо более определённые, чем все эти слова.

Если бы я спросил вас, рыбаки, вас, приезжие и гости, вас, матери, вас, маленькие дети: "Не кажется ли вам, что вы сейчас находитесь на берегу? Не думаете ли вы, что стоите сегодня здесь? Не надеетесь ли вы, что слушаете меня сейчас?" Что бы вы мне ответили?

Вы бы сказали: "Мистер Кристи, дело не в том, что нам кажется, что мы думаем и на что надеемся. Мы знаем, что мы находимся здесь. Мы уверены в этом.

Теперь обратите внимание на то, что в месте Писания, которое я использую сегодня, звучат эти сильные, уверенные слова. Святой апостол Иоанн находится рядом с теми из нас, кто пришёл ко Христу, и он предлагает нам присоединиться к нему этими радостными, счастливыми, благодарными словами: "Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь". Мы знаем, мы убеждены, мы уверены в том, что находимся по ту сторону черты, где необходимо. Мы знаем, что оставили сообщество слуг греха и теперь служим Господу Иисусу Христу. Дорогие друзья, сейчас я хочу прямо спросить каждого из вас: Вы можете сказать то же самое? Вы можете занять место рядом с апостолом Иоанном и сказать: "Я знаю, что я перешёл из смерти в жизнь"? Я знаю, что кое-кто думает сейчас: "Любой человек возьмёт на себя слишком много, сказав это, и я не вижу ни одного человека, который в этой жизни может с точностью знать, спасён он или нет. Когда он попадёт на небеса, он узнает, что с ним всё в порядке, но не раньше".

Теперь ещё раз вслушайтесь в эти слова. Здесь не написано "Мы узнаем*, не написано "Мы надеемся, что вскоре узнаем" - здесь сказано в настоящем времени. Вот как здесь написано: "Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь". Вы видите, что это не просто возможно, а именно правильно - каждому из нас сказать эти слова "Я знаю".

Я также знаю, что есть люди, которые думают: "Я хотел бы сказать эти слова. Я буду ещё счастливее, если сделаю это. Когда я выхожу в море в своей лодке, и начинается буря, я не знаю, увижу ли снова землю. Будет очень хорошо, если я смогу взглянуть в лицо ветру и шторму и с радостью сказать: "Я знаю, что я перешёл из смерти в жизнь".

Мне показалось, что я услышал стон, когда он произнёс эти слова, и, обернувшись, увидел, как один из товарищей Дункана закрыл лицо руками. - Я знаю также, как думает одна из матерей:

"Когда я просыпаюсь ночью, и мой малыш не даёт мне спать, я встаю и смотрю из окна на звёзды, сияющие надо мной. И, думая о небесах, которые простираются над этими звёздами, лучшее, что я могу сказать, это слова: "Я знаю, что я перешла из смерти в жизнь". А ты, мой друг, если придёт тот день - а он может прийти - когда ты будешь лежать в постели и поймёшь по лицу доктора, что не выкарабкаешься из этого; когда ты подумаешь, окружённый своими родными: "Скоро я умру, и они увидят, как я умру", что помешает тогда тебе сказать эти слова: "Я знаю, что я перешёл из смерти в жизнь"? Ты хочешь произнести эти слова? Но ещё больше Бог хочет услышать их от тебя. Сегодня Христос стоит здесь, рядом с нами на этом берегу. И Он страстно желает, чтобы каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребёнок, которые присутствуют здесь, могли повторить эти слова из Писания: "Я знаю, что. я перешёл из смерти в жизнь".

Потом он рассказал нам о том, что для того, чтобы прийти ко Христу, не требуется долгого, изнуряющего, тяжёлого пути. Он присутствовал тогда среди нас. Он был очень близок к каждому из нас. Он раскрыл Свои руки навстречу нам. Он ждал, чтобы принять каждого, кто хочет переступить черту. Достаточно было одного шага, одного шага к этим раскрытым рукам. Потом мы спели гимн, который показался мне прекрасным:

Только шаг к Иисусу!
Уверуй - и будешь жив,
С любовью тебя ожидает Он,
Чтобы принять и простить.
Только шаг к Иисусу!
Шаг от греха к благодати,
Как же решит твоё сердце?
Другого мгновения может не быть.
Только шаг к Иисусу!
Приди и скажи Ему:
"Тебе, мой Спаситель, с радостью
Я отдаю себя!"
Только шаг к Иисусу!
Приди, Он ждёт тебя,
Приди и покайся в грехах,
Не отвергай той милости,
Что Он предлагает тебе!

Я был рад тому, что в конце богослужения товарищ Дункана всё ещё сидел около старой лодки, закрыв лицо руками. Было очевидно, что его очень глубоко тронула проповедь. И когда он поднялся, чтобы идти домой после того, как все вокруг разошлись, я увидел, что мистер Кристи идёт рядом с ним.

Тот воскресный вечер был прекрасен. Казалось, что шторм, бушевавший на прошлой неделе, очистил воздух, повсюду разливалось золотое сияние, пока солнце не опустилось за гору. Я провёл вечер в семье Кристи, потому что Полли была целиком занята малышом, а я не был очень хорошим помощником по дому. Дункан теперь готовил еду, стирал, убирал в доме, и я никогда не видел более проворного парня. Он прислуживал мне так усердно, как будто я был важным господином. Но я чувствовал, что доставляю ему много беспокойства, и поэтому был рад принять приглашение миссис Кристи выпить чаю и поужинать у них дома.

Маленький Джек приветствовал меня с огромной радостью. Он был счастлив, что я буду пить с ними чай, и смотрел на меня с таким восторгом, сидя рядом со мной на своём высоком стульчике, что почти забыл о своём чае, и лишь обращения мамы выводили его время от времени из восхищённого состояния. После чая он сказал, что желает сообщить ей кое-что по секрету. Он вывел её из комнаты, повёл наверх и там, за закрытой дверью и таким тихим шёпотом, что она могла едва различить слова, торжественно сообщил:

- Я очень сильно люблю большого мистера Джека.

Этот секрет его мама выдала мне, когда мы поднялись тем вечером наверх, чтобы посмотреть, как спит маленький Джек.

Когда мы спустились вниз, миссис Кристи зажгла лампу, и мы уютно сидели вокруг камина, беседуя о моей маме. Вдруг во входную дверь кто-то постучал.

- Кто это может быть? - быстро сказала миссис Кристи. - Наверное, кто-то заболел. Так много людей приезжает сюда в воскресенье.

Она пошла к двери, но горничная уже открыла её и, входя в гостиную, сказала:

- Сэр, там, у дверей джентльмен, который желает видеть мистера Виллиса.

- Джентльмен! - удивлённо повторил я. - Хочет видеть меня!

- Да, сэр, он говорит, что ему нужны вы. Я быстро подошёл к двери, с нетерпением желая узнать, кто бы это мог быть, и к своему великому удивлению увидел моего друга Тома Бернарда с чёрным саквояжем в руке, ожидавшего моего появления.

- Наконец-то нашёл тебя, дружище, - закричал он, увидев меня. - Я же повсюду охотился за тобой, пока, наконец, один из этих ребят-рыбаков не сказал мне, где ты находишься.

- Но, Том, что ты здесь делаешь? - воскликнул я.

- Что я делаю? Да я же приехал, чтобы увидеть тебя, конечно же, дружище! Что ещё я могу делать здесь? Я выехал сегодня рано утром и думал, что сделаю тебе сюрприз. Ты здесь живёшь?

- Нет, - сказал я, - меня просто пригласили сюда вечером, но я сейчас же поеду вместе с тобой.

Я отлучился на минуту, чтобы объяснить причину своего ухода мистеру и миссис Кристи, а потом пошёл с Томом к дому, в котором я жил.

Он был очень изумлён, когда увидел дом Дункана, и когда я рассказал ему, что провёл здесь всё это время, он подумал, что это была превосходная шутка.

- Я боюсь, что здесь для меня нет кровати, - сказал он, с удивлённой улыбкой оглядев мою комнату.

- Да, Том, это так, - сказал я. - И, кроме шуток, я бы не предложил тебе останавливаться здесь, если бы здесь даже было место. Там, на горе, есть гостиница, она больше устроит тебя.

Полли сидела возле маленького Джона. Я постучал в дверь и сказал ей, что мой друг только что приехал из Лондона. Я спросил её, будет ли возможно предложить ему чай. В ту же минуту вошёл Дункан, и два добрых человека сделали всё, что было в их силах, чтобы угодить моему гостю. На круглом столе была расстелена самая белая скатерть, была приготовлена самая лучшая сельдь, румяные гренки были намазаны маслом и поставлены около камина. И всё это было готово так быстро, что Том опешил.

Он насладился едой, и, казалось, что после того, как он всё съел, моё жильё стало нравиться ему больше. Потом он сообщил нам, что очень устал, и я пошёл с ним в гостиницу. Он был в хорошем настроении и с нетерпением ожидал время, которое мы проведём вместе, осматривая всё вокруг.

Был ли я рад его приезду? Той ночью я много раз задавал себе этот вопрос. Я любил Тома; он был для меня, как брат. И всё же... И всё же, я хотел, чтобы он не приезжал в бухту Рансвик.

Почему? Почему бы я не позволил ему приехать, если бы мог сделать это? Много раз я задавал себе этот вопрос, медленно спускаясь с горы той ночью.

Потому что он будет отвлекать меня от работы? Нет, моя работа над картиной быстро продвигалась вперёд, и я мог завершить её ещё лучше, находясь дома, в своей студии. К тому же Том был добродушным парнем, который сидел бы в старой лодке, покуривая и рассказывая что-нибудь, пока я рисую.

Потому что я хотел насладиться тишиной и окружавшей меня природой без посторонних людей? Конечно, нет, потому что я всегда был рад общению с Томом и не относился к нему, как к постороннему человеку.

Почему же тогда я чувствовал почти печаль из-за того, что он приехал сюда ко мне? Я подозревал, какой бы правильный ответ я дал на этот вопрос, но не мог признаться в этом, даже перед самим собой.

Когда я пришёл домой, Дункан вслух читал Полли главу из Библии, как он всегда делал, перед тем как ложиться спать. Он остановился, когда увидел, что я вошёл, но я сказал:

- Не обращайте на меня внимания, Дункан, продолжайте. Я бы тоже послушал.

И мне показалось, что первые же слова, которые прочёл Дункан, были ответом на мой вопрос.

"Кто постыдится Меня и Моих слов, того постыдится и Сын Человеческий".

Да, причина была в этом. Мне было жаль, что Том приехал, потому что я стыдился своего Господа. С тех пор как я в последний раз видел его, я стал служить другому господину. Прежде я служил греху, жил только для себя, всячески угождал только себе. Теперь я перешёл черту. Я стал одним из тех, кто служит Христу, но я боялся, что Том узнает об этом.

Я думал, что в Лондоне всё случится не так быстро, и он узнает об этом со временем. Но здесь он поймёт это сразу же. Поэтому я испугался, когда он приехал. Да, я явно был трусом, который стыдился Того, Который умер за меня. Это были не просто размышления, я признал, что это было правдой.

Как же лучше всего мне было поступить? Рассказать ли мне обо всём Тому прямо утром? Сначала я думал, что так и сделаю, и приготовил несколько предложений, с которых собирался начать. Но чем больше я размышлял над этим, тем больше моё сердце предавало меня. И я, наконец, решил, что лучше всего, чтобы Том узнал об этом сам.

ГЛАВА 11. Маленький Джек и большой Джек

Мне кажется, что Том был очень рад тому, что провёл неделю в бухте Рансвик. Чем больше он узнавал это место, тем больше оно ему нравилось. Дункан и он превосходно ладили друг с другом. Они вместе курили, сидя на скамейке перед домом, и Дункан рассказывал ему о кораблекрушениях и штормах. Я же в это время сидел рядом с ними и рисовал.

Однажды он даже настоял на том, чтобы Дункан позволил ему выйти вместе с ним в море, и после этого Дункан признался мне:

- Этот ваш друг, сэр, действительно ловкий парень. Знает, как работать руками, сэр, и не боится солёной воды.

Отправившись в первый раз вместе прогуляться по берегу, мы случайно встретили мистера Кристи, и я представил его, как друга моей мамы, которого был очень рад встретить в этом отдалённом местечке. Том очень мило побеседовал с ним, и мне кажется, что мистер Кристи ему понравился.

- Чем он занимается, Джек? - спросил он. - Он не похож на всех остальных.

- Он проповедник, - сказал я.

- Что это ещё значит - проповедник? - засмеялся Том.

Я не ответил, но обратил его внимание на маленького Джека, бегавшего по берегу за своей красной кепочкой, которую унесло ветром.

- Это его маленький мальчик, - сказал я, - Маленький Джек и большой Джек его назвали в мою честь. Они жили в приходе моего отца в Лондоне, и мистер Кристи и его жена очень любили мою маму. Я увидел её фотографию на стене у них дома, и после этого мы узнали друг друга.

- Что за прекрасный малыш! - сказал Том, когда ребёнок подошёл к нам. - Итак, ты - Джек, правда?

- Да, я маленький Джек, а это - большой Джек,

- сказал малыш, хитро поглядывая на меня.

Я не удивился тому, что Том быстро подружился с моим любимчиком, потому что он очень любил детей. Он много играл с обоими детьми, пока я работал.

Каждое утро мы прогуливались с Томом, исследуя окрестности на расстоянии нескольких миль вдоль и поперёк. Иногда мы уезжали куда-нибудь на поезде и возвращались пешком по горам. Казалось, что поезд останавливался на станции посреди первозданной красоты, и я пришёл к выводу о том, что Йоркшир действительно выглядит так, как о нём рассказывала мама, - самая прекрасная местность во всей Англии.

- Итак, Джек, - сказал Том в субботу утром,

- завтра у нас будет действительно хороший день. Ты же не хочешь рисовать завтра, правда?

- Нет, - быстро ответил я, - я не рисую по воскресеньям.

- Хорошо, - сказал он, - у меня есть прекрасный план. Ты почувствуешь себя гораздо лучше в понедельник. "Джек работал и работал, стал он хмурый, весь в заботах". Эту песенку, наверное, написали о тебе, Джек. Так, давай подумаем, куда мы можем поехать. Давай поедем куда-нибудь подальше, например в Скарбаре. Мы обязательно должны побывать в Скарбаре, прежде чем уедем домой, правда? Мы отправимся туда ранним поездом и вернёмся назад самым последним. Хуже всего то, что по воскресеньям поезда ездят не так часто, но мы, думаю, найдём что-нибудь подходящее.

И не сказав больше ни слова, он пошёл ко мне домой, чтобы взять расписание поездов.

Что мне было делать? Несколько недель назад я бы решил провести воскресный день именно так. Много раз мы вместе с Томом по воскресеньям выбирались куда-нибудь вверх по Темзе. Пожалуй, не было на берегах Темзы ни одного местечка, которое бы мы не исследовали подобным образом. Но теперь у меня было совсем другое отношение ко всему этому. Воскресенье было днём, который принадлежал моему Господу. Я понимал, что каждое его мгновение должно быть посвящено Ему. Никто не говорил мне о том, как необходимо проводить воскресный день, лишь моя совесть подсказывала мне, как поступить правильно. Несмотря на то, что у меня не было сомнений насчёт того, что мне делать в этом случае, к своему стыду, я должен признаться, что какое-то время сомневался в этом. "Том будет очень сильно разочарован, - говорил я себе, - а он ведь мой очень хороший друг, и я не хотел его огорчать. Конечно же, не будет ничего страшного, если я в этот раз послушаюсь его! Кроме того, когда мы приедем в Скарбаре, возможно, у меня будет время пойти в церковь. В конце концов, какая разница, в какую церковь я пойду?" Я пытался убедить сам себя: "Просто на этот раз я пойду в церковь, которая будет дальше, чем эта".

Потом вернулся Том, полный планов на предстоящий день. Он уже решил, на какой поезд мы сядем, и сказал мне, что с нетерпением ждёт поездки в Скарбаре, потому что там останавливалась его мама примерно год назад. Она рассказывала ему о том, что это был самый красивый курортный город, который она когда-либо видела.

Я пытался порадоваться всем приготовлениям Тома, но в глубине своего сердца был очень несчастен. И в этот момент я увидел перед собой Маргори и Джека. Они раздавали розовые листочки с приглашением на богослужение на берегу. Я отвернулся, когда увидел их. Достав из кармана маленький бинокль, я смотрел в сторону моря. Казалось, что я пытаюсь разглядеть плывущий на расстоянии пароход. Что же скажет Дункан, что скажет мистер Кристи, что скажет мой маленький друг Джек, когда не увидят меня на богослужении на берегу? И как же они удивятся, когда узнают, что я уехал на целый день, чтобы поразвлечься!

Я надеялся, что дети минуют нас и подойдут к большой группе рыбаков, которые стояли вдалеке на берегу. Но этого не случилось. Маргори подошла к Тому и дала ему листок. Она собиралась дать ещё один мне, но мой маленький друг остановил её.

- Нет, нет, Маргори, - сказал он своим очаровательным голоском, - я сам дам своему мистеру Джеку. Я всегда даю ему сам. Правда, большой Джек?

Я погладил его по головке и взял листок, но ничего не ответил, и дети пошли дальше. Том развернул свой листок и громко прочитал:

- "В воскресенье утром на берегу моря состоится небольшое богослужение". Вот это да, - сказал он. - Так вот, что они делают. Раздают объявления о собрании методистов, да? Это там разглагольствует мистер Кристи?

- Да, - сказал я, - он проповедует каждое воскресенье.

- Ладно, мистер Кристи, - продолжил он, - вы не добьётесь того, чтобы я слушал вас. Терпеть не могу эти лицемерные собрания. А ты, Джек? Тема. Ага, он заранее сообщает нам тему, да? Очень мило с его стороны! Тема: Куда ты следуешь? Ага, у меня есть моментальный ответ: "Я следую в Скарбаре, дружище, и надеюсь весело провести там время".

Он подбросил вверх маленький розовый листок, и ветер подхватил его и унёс в море.

За всё это время я не произнёс ни слова. В моём сердце происходила борьба. Голос совести был очень громким и говорил мне о том, что мне не следует развлекаться в день моего Господа. Но голос от лукавого спорил и доказывал, что ещё не пришло время рассказать обо всём и что на этот раз будет лучше уступить желаниям Тома. Я смогу побеседовать с ним обо всём спокойно и помогу начать ему новую жизнь, когда мы вернёмся в Лондон.

Итак, день подошёл к концу и наступил вечер. Том даже не подозревал о моих сомнениях насчёт поездки вместе с ним в Скарбаре. Это был самый несчастный день в моей жизни. Я избегал встреч с мистером Кристи, чтобы он ничего не сказал мне насчёт завтрашнего богослужения. Мне было плохо даже рядом с Дунканом. Том уехал в Солтбери, оставив меня, чтобы я, как он полагал, мог сделать завершающие штрихи на моей картине. Но у меня не было никакого желания рисовать. Я только брал в руки мольберт и принадлежности для рисования, но тут же возвращал их на место.

В тот день Полли была в очень хорошем настроении, потому что маленькому Джону было настолько лучше, что он мог сидеть на полу и играть. Выглянув из окна своей комнаты, я увидел, что она во дворе стирает в лохани, стоящей на табуретке, и тихонько напевает, как делала это раньше. Большинство приезжих уже покинули бухту Рансвик, потому что сезон отпусков подошёл к концу, но на берегу было много местных детей - босоногих мальчишек и девчонок. Они бегали по воде на мели около берега. Это было прекрасное зрелище - серые спокойные волны, полоски жёлтого песка и гора, покрытая травой и цветами.

Но в тот субботний вечер ничто не радовало меня. Даже моё умение во всём видеть прекрасное, которым я иногда хвастался, не помогло мне. Я чувствовал себя совершенно неуютно, и даже самый прекрасный земной пейзаж не показался бы мне таковым в тот вечер.

В Библии есть место, в котором сказано о том, что малые дети приведут взрослых, и всякий раз, слыша его, я вспоминаю тот вечер в бухте Рансвик. Я по-прежнему сидел около окна, глядя в никуда, когда вдруг услышал хорошо знакомый голосок прямо под окном.

Это был Джек. Он подошёл к дому Дункана, спустившись с горы с другой стороны, поэтому я не видел его до тех пор, пока он не заговорил со мной, стоя под окном.

- Мистер Джек, - сказал он. - Что вы там делаете? Вы очень заняты?

- Нет, старина, я совсем не занят.

- Тогда выходите, дорогой мой большой мистер Джек. Вы мне очень нужны.

Кто мог устоять перед умоляющим выражением маленького личика и его очаровательным голоском? Это мог бы быть только человек с каменным сердцем. Я сбежал по ступенькам вниз и уже через минуту бегал вместе с Джеком по мокрому песку, помогая ему запустить маленького воздушного змея, которого папа привёз ему из Уитби. Мы прекрасно провели время на берегу, пока, наконец, в верхнем окне дома Кристи не было вывешено полотенце, которое служило сигналом к тому, что Джеку пора спать. Несмотря на то, что он был без ума от радости и восторга, послушный маленький мальчик сразу же остановился и сказал мне, что мама зовёт его, и ему нужно идти.

- Я приду за вами завтра утром, мистер Джек, - сказал он.

- Завтра утром, Джек?

- Да, чтобы пойти на служение, - сказал малыш, подставляя дорогое мне круглое личико, чтобы я поцеловал его. - Не уходите без меня, хорошо, мистер Джек?

- Понимаешь, я не знаю, пойду ли я завтра, малыш, - неохотно сказал я, - поэтому ты лучше не приходи за мной.

- Не пойдёте в церковь! - потрясённо воскликнул Джек. - Почему, мистер Джек?

- Я еду на целый день в Скарбаре со своим другом Томом, - сказал я. - Я схожу в церковь в Скарбаре, Джек.

Никогда в жизни я не забуду выражения детского личика в тот момент. На нём были одновременно удивление, печаль и испуг.

- Мистер Джек, вы знаете, что завтра - Божий день?

Это всё, что он сказал мне. И в эту минуту мама позвала его из окна спальни, и он убежал, не сказав больше не слова.

- Ты знаешь, что это Божий день? - спросил я себя, когда малыш убежал. - Да, я знаю об этом, и Он - мой Господь, и день моего Господа будет посвящён Ему и служению Ему.

Я пошёл к уединённому месту на берегу, туда, где волны бились о скалы, проделывая в них причудливые отверстия и пещеры, в которые можно было попасть только во время отлива. Я взобрался по скалам, преодолел около полумили по скользким водорослям, пока не добрался к одному из этих необычных мест. Мне было страшно, но я знал, что никто не потревожит меня здесь. Я был один - один со своим Господом.

Не могу выразить словами все мысли, которые посетили меня за те полчаса, которые я провёл в этой уединённой пещере. Я знаю, что вышел оттуда, ощущая, что мой Господь придал мне силы, о которых я просил, - силы поступить так, как Его верный и преданный слуга.

Когда поезд Тома прибыл из Солтбурна, я ждал его на станции. Он не ожидал снова увидеть меня той ночью и, казалось, обрадовался, что я пришёл встретить его.

- Я думаю, что завтра мы чудесно проведём день, дружище, - сказал он. - Смотри, какая роса. Мои ноги насквозь промокли.

- Том, - сказал я, - я пришёл сюда, чтобы встретить тебя, потому что хочу кое-что тебе сказать. Извини, извини меня, что я разочаровываю тебя, но я не смогу поехать с тобой завтра.

- Это ещё почему, Джек? - сказал он. - Я думал, что ты очень хочешь увидеть Скарбаре.

- Да, Том, - сказал я, - но я ещё больше хочу сделать что-то другое.

- Что же это? - спросил он. - Ты хочешь поехать в Редкар? Это глупое место, Джек, там нечего смотреть, я уверяю тебя.

- Нет, Том, я не это имею в виду. Я не хочу менять наши планы. Мне хочется поехать в Скарбаре больше, чем в любое другое место. Давай я устрою себе выходной в понедельник и с радостью поеду вместе с тобой. Том. Но я не могу поехать завтра.

- Ерунда, Джек! - сердито сказал он. - Если ты хочешь, ты можешь поехать. Что тебе мешает? Если ты хочешь поехать именно туда, почему, скажи на милость, ты не можешь сделать это завтра?

- Просто потому, что завтра - воскресенье, Том.

- Ну и что с того, что завтра воскресенье? - сказал мой друг. - Так смешно слушать, что ты говоришь о воскресенье с таким благоговением, хотя, насколько мне хорошо известно, последние два года, или даже больше, каждое погожее воскресенье ты проводил, катаясь на лодке по реке. Нет, нет, мой друг, со мной это не пройдёт.

- Том, - сказал я, - всё, что ты говоришь, вполне правильно. Я знаю, да, я знаю, что по воскресеньям катался на лодке или делал что-нибудь ещё, чтобы поразвлечься, и мне очень жаль, что так было. Но, Том, с тех пор, как я приехал сюда...

- С тех пор, как ты приехал сюда, - прервал меня Том, - ты стал проповедником, методистом или кем-нибудь ещё в этом роде и забил свою голову всеми этими безумными и смешными мыслями.

- С тех пор, как я приехал сюда. Том, - повторил я, не обращая внимания на его последнее замечание, - я увидел то, чего никогда не видел раньше: что я великий грешник. И я узнал то, чего я раньше не знал: что Иисус - мой Спаситель.

- Так... Лучше бы ты никогда не приезжал в эту бухту Рансвик, если ты несёшь этот вздор, Джек, после всей нашей дружбы.

- Но почему бы нам так и не остаться друзьями, Том, дорогой старина Том? - сказал я. - Я стал служить Господу Иисусу - в этом всё дело. И, Том, - робко сказал я, - я хочу, чтобы Он стал и твоим Господом.

Том ничего не отвечал, но только размахивал своей тростью, ломая листья чертополоха и маргаритки, которые росли по краям дороги. Я пытался сделать пару замечаний, но видел, что он был очень расстроен моими словами, и поэтому не отвечал мне. Я огорчил его, и, кроме того, я видел, что ему было немного не по себе. Поэтому я решил, что будет гораздо мудрее ничего больше не говорить.

Он не произнёс ни слова, пока мы шли к гостинице, а потом сказал:

- Спокойной ночи, Джек. Мне жаль, что ты пришёл и сделал из себя такое посмешище.

И я пошёл вниз по склону, понимая, что потерял друга, и чувствуя себя так, как будто умерло прошлое и наша старая дружба.

Но если я и потерял одного друга, я понял, что приобрёл другого. У подножия горы меня ожидал мистер Кристи. Он предложил мне побродить немного по берегу. Он сказал, что Нелли ждёт меня к ужину, и он сказал Дункану, что я пойду с ним. Из-за туч выглянула луна, и мы шли по песчаному берегу, наслаждаясь красотой лунной дорожки.

Мы обогнули бухту и стояли, глядя на морские волны. Вдруг он взял меня за руку.

- Что случилось, Джек? - нежно спросил он. - Что-то беспокоит вас сегодня вечером?

- Да, вы правы, - сказал я. - Как вы узнали, мистер Кристи? Я немного обеспокоен. Точнее говоря, мне стыдно за себя, потому что я такой трус.

- Что же вы сделали, Джек? Вы можете рассказать мне об этом?

- Конечно, мистер Кристи, я расскажу вам, - сказал я.

И я рассказал ему обо всём, что случилось на прошлой неделе, о том, как я боялся Тома, и о том, как мне было стыдно признаться ему во всём, и о нашей завтрашней поездке. Потом я рассказал ему о своём друге и сказал, что боюсь, что потерял его.

- Не переживай, Джек, - сказал он, - Господь должен быть на первом месте. Очень часто бывает так, что нам приходится от многого отказываться, когда мы ставим Его на нужное место. Он знал о том, что нам придётся это делать, и Он сказал об этом очень простые слова:

"Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня". Ты хочешь быть достойным Его, Джек?

- Я никогда не буду таким, мистер Кристи, - сказал я.

- Да, - согласился он, - ты прав, мы все недостойны Его. Но если мы любим Его, мы будем стремиться делать то, что угодно Ему. И, Джек, помни о том, что Господь воздаст во сто крат больше, чем мы жертвуем Ему.

- Да, на небесах, - тихо сказал я.

- Нет, Джек, не на небесах, а на земле. Ты помнишь слова Господа о таких людях: "Нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Меня... и не получил бы ныне, в это время... во сто крат более, ...а в веке грядущем жизни вечной". Во сто крат больше будет здесь, а жизнь вечная -там.

- Я никогда раньше не обращал на это внимания, - сказал я.

- У меня было много доказательств этому, Джек. И это - совершенная правда. Иногда я думаю, что получаю гораздо больше, чем во сто крат. И кроме того, ещё ведь есть жизнь вечная!

- Моя мама сейчас радуется ей, - сказал я.

- Да, несомненно, - ответил он, - и в определённое Богом время её мальчик будет радоваться вместе с ней, потому что Господь сказал всем, кто принадлежит Ему: "Я даю им жизнь вечную" и "Я пришёл для того, чтоб имели жизнь и имели с избытком".

ГЛАВА 12. "Куда ты идёшь?"

Я никогда не забуду своё последнее воскресенье в бухте Рансвик. Был конец сентября, один из тех сияющих прекрасных дней, которые бывают в начале осени, когда на небе нет ни облачка, когда воздух свеж и прозрачен и когда осенние цвета, в которые окрашены деревья, живые изгороди, листья папоротника и кусты ежевики, придают всему вокруг великолепие и особую красоту.

В то утро склон горы около бухты служил прекрасным наглядным пособием по цвету. Я никогда не видел более роскошного сочетания цветов, включающего все оттенки красного, золотистого и зелёного.

"Том поедет в Скарбаре, - подумал я, одеваясь. - Как превосходно он проведёт там день!"

"Куда ты идёшь?"

Но мне не хотелось ехать вместе с ним. Я был одновременно исполнен радости и благодарности, с нетерпением ожидая спокойного и тихого воскресенья.

В Рансвик осталось немного приезжих, большинство из них уехали неделю назад. Но на богослужение пришло много рыбаков, и вся поляна была заполнена ими, когда туда пришли маленький Джек и большой Джек, как обычно, держась за руки. Дункан стоял в хоре. Полли думала, что ветер ещё довольно холодный для маленького Джона, и поэтому осталась с ним дома. Пришло много женщин и детей, и весь берег был заполнен мамами с малышами, сидящими поодаль, чтобы детский плач не мешал проповеднику или слушателям.

Что заставило меня подумать о Томе, как только началось служение? Может быть, белая кепка, такая, какую обычно носил Том. Такую я увидел на одном из приезжих, который сидел там, где его почти не было видно, недалеко от моря? Подобные мелочи заставляют нас иногда вспоминать об определённых людях и событиях. Я же на несколько минут мысленно обратился в Скарбаре. Было интересно, что же делал там Том в эти минуты. Я подумал о том, как бы он улыбнулся, если бы увидел меня сидящим около старой лодки и внимательно слушающим проповедника.

Но больше мои мысли нигде не витали, потому что, как только началось богослужение, казалось, что каждое его слово предназначено для меня.

КУДА ТЫ ИДЁШЬ? Перед тем как прийти на служение, я думал об этом и довольно чётко представил, о чём будет говорить мистер Кристи. Мне казалось, что он опишет два пути. Один - ведущий к жизни, другой - к погибели. Потом, как я полагал, он будет говорить о благословении идти по узкому пути и очень ярко расскажет об ужасных последствиях шествования по пути, ведущему в ад. Но я обнаружил, что моё видение его проповеди было ошибочным.

- Куда ты идёшь? Мой сегодняшний вопрос, - сказал он, - адресован некоторым из вас. Но каждому из вас Бог когда-либо задаст его! Я говорю сегодня о тех, кто уже пересёк черту, кто пришёл к любящим рукам Спасителя, кто стал служить Христу. Друзья мои, мои дорогие друзья, куда вы идёте? Что говорит Господь? Он обращается к каждому, кто служит Ему, и говорит: "Кто Мне служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга Мой будет". Слуги Христа, куда же вам идти? Господь отвечает: "Туда, где Я". Где же это находится? Небольшая группа людей стоит на Масличной горе. Над ними голубое бездонное небо, и они, не отрываясь, смотрят вверх, потому что их Господь возносится ввысь. И вот они больше не видят Его, потому что облако сокрыло Его. Но Он поднимается всё выше и выше, и бесчисленное множество ангелов встречает Его. Всё воинство небесное вышло встречать своего Царя. Наконец перед Ним райские врата, и отовсюду несутся возгласы: "Поднимите врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдёт Царь славы!" Под самую радостную небесную музыку Господь входит в небесный Иерусалим, в великолепный небесный дом. Здесь нет забот, нет грехов, нет печалей. Здесь только сияние солнца и только радость. И когда небесные врата закрываются, мы слышим голос Господа. Он оставляет нам слово надежды: "Где Я, там и слуга Мой будет". О, друзья, о, рыбаки, подумайте об этом! Если вы Его слуги, эти ворота откроются для вас. Возможно, сейчас жизнь ваша нелегка. У многих из вас большие семьи, тяжёлый труд, вам одиноко, холодно и страшно ночами в бушующем море. Но не отчаивайтесь. Будет и тот дом. Будут небеса, потому что "где Я, там и слуга Мой будет".

Но это ещё не всё. Есть ещё что-то более чудесное. Где сейчас наш Господь? Он не только за воротами города. Он не только ступает по улицам из золота. Он находится в окружении славы Божьей. Он восседает одесную престола Божьего. Разве вы и я, дорогие друзья, когда-нибудь осмелимся приблизиться к этому престолу? Не ослепит ли нас эта сияющая слава? Не будет ли это место святой землёй, настолько святой, что мы не сможем даже подойти к ней? Разве позволит Он нам остановиться у Его ног и, находясь там, около Его славы, низко поклониться Ему? Слушайте, слуги Христовы. Господь снова говорит: "Где Я, там и слуга Мой будет". Что, на Божьем престоле? Да, Он предлагает вам взойти даже туда. Потому что, что Он говорит? "Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моём, как и Я победил и сел с Отцом Моим на престоле Его". О, что за чудесное обетование! Мы даже не можем помыслить об этом! Нам трудно поверить в это! Мы никогда не мечтали об этом, если бы это не сказал Сам Господь!

А потом он попросил нас всегда помнить о той славе, которая нас ожидает.

- Иногда, - сказал он, - вы падаете духом, страдаете от печалей, вам страшно и вы говорите: "Я никогда не смогу дойти до конца". Дорогие друзья, стоит постараться, приложить усилия, потому что в конце пути нас ожидает дом, в конце пути находится Божий престол, где приготовлено для вас место. "Где Я, там и слуга Мой будет".

Можете ли вы пожертвовать чем-то ради Господа? Можете ли вы отказаться от друга, чтобы быть угодным Ему? Можете ли вы взять свой крест и следовать за Ним? Не надолго, на короткое время, потому что скоро будете дома. "Где Я, там и слуга Мой будет". Разве это не стоит усилий?

Потом в завершение он обратился ко всем, кто был перед ним, и призвал тех, кто ещё не был слугой Христа, подумать о том, что они теряют.

- Всё это может стать и вашим, - сказал он, - широко открытые врата, небесный город, место на сияющем престоле. Но вы отвернулись от всего этого - и что выбрали взамен? Что? Несколько мимолётных земных наслаждений, немного радостей этого проходящего мира. Дорогие мои друзья, подумайте, пока ещё не слишком поздно, что вы потеряете в вечности!

Он говорил ещё долго, но я уже не помню этого отчётливо. Я только помню, что уходил, чувствуя, что нахожусь очень близко от золотых ворот, о которых он говорил, и слыша голос Господа, говорящий мне: "Где Я, там и слуга Мой будет".

Когда мы расходились после служения, наступило время отлива. Я стоял на берегу, наблюдая, как волны плещутся о камни, как вдруг почувствовал, что чья-то рука коснулась моей руки. Обернувшись, к своему великому удивлению я увидел, что это был Том.

- Вот это да. Том! - сказал я. - Ты уже вернулся? Как рано ты приехал назад!

- Назад, Джек? - улыбнулся он. - Я никуда не ездил.

- Ты имеешь в виду, что не был в Скарбаре?

- Конечно, нет. Ты что, мог подумать, что я поеду без тебя, старина? Конечно же, мы поедем завтра. Я думал, что мы всё решили вчера вечером.

- А я-то думал целый день, что ты в Скарбаре! - сказал я.

- Тогда твои мысли были не в том направлении, Джек, - ответил он, - потому что я всё это время был здесь.

- Я немного пройдусь с тобой, - сказал я. - Ещё есть время до обеда.

Я был очень рад видеть его и чувствовать, что он не сердится на меня. Мы немного поболтали, а потом он как бы между прочим сказал:

- А он неплохо говорит, этот твой проповедник, Джек.

Я стоял молча, поражённый услышанным.

- Кто? - переспросил я. - Мистер Кристи? Но, Том, тебя ведь не было на служении! Я всё понял, - воскликнул я, прежде чем он что-либо ответил. - Ты был там, на берегу. Я видел белую кепку и подумал, что она похожа на твою.

- Конечно, похожа, тем более что это она и есть, - сказал Том.

Он больше ничего мне не сказал, поэтому я подумал, что будет лучше и мне ничего не говорить. Но когда мы поднялись на вершину, перед тем как уйти, он заговорил:

- Джек, мне кажется, я был немного резким вчера вечером. Ты не должен об этом вспоминать, старина. Завтра мы хорошо проведём время в Скарбаре. И ещё, Джек, - продолжил он, - вчера я был очень раздражён. Я знаю, так и было. Но честно говоря, я уже не уверен в том, что ты не прав.

Он больше ничего не сказал, но поспешил уйти. И только спустя очень много лет он снова вернулся к этой теме. Но настал тот день, когда он вспомнил об этом и со слезами на глазах он сообщил мне о том, что считает то воскресенье в Рансвик первым звеном в цепи Божьего промысла, благодаря которому Он привёл его к Себе. Он сказал мне тогда, что никогда не забывал о моём твёрдом отказе ехать вместе с ним. И он никогда не забывал слова проповеди, которую слушал, спрятавшись от всех.

День, проведённый в Скарбаре, превзошёл все наши ожидания. Погода была чудесной. Том был в прекрасном расположении духа, и нам нравилось всё вокруг.

Не могу без грусти вспоминать то время, когда настал четверг, потому что это был последний день в бухте Рансвик. Тут я провёл такое счастливое, переполненное событиями время. Я пережил так много всего и узнал так много нового, что не хотел, чтобы мой отпуск подходил к концу. Что же касается Дункана и Полли, они становились всё печальнее, когда приближалось время моего отъезда.

- Нам будет так недоставать вас, сэр, - сказал Дункан. - Не знаю, что мы будем делать.

А в глазах Полли появились слёзы, когда она произнесла печально, ставя на стол сельдь к моему обеду:

- Это сельдь, которую я жарю для вас в последний раз, сэр. И мне кажется, как будто в этот дом приходит смерть.

- Полли, не грустите, - сказал я, - кто знает, может быть, вы захотите принять меня в следующий раз, когда у меня будет отпуск. И тогда, можете быть уверены, я съем очень много сельди.

Она слегка улыбнулась, услышав это. Маленький Джон, который уже почти поправился и который очень подружился со мной за время своей болезни, взобрался ко мне на колени и стал гладить моё лицо своей тоненькой ручкой, как будто старался задобрить меня, чтобы я снова вернулся к ним.

Я испытывал огромное желание сделать что-то для этих людей, прежде чем уехать из Рансвик. Я знал, что Дункана очень беспокоит судьба "Анны Марии". Она была совершенно разбита после шторма, что было неудивительно, когда мы увидели, каким образом её прибило к берегу вверх дном. Её очень долго носило по волнам. Когда Дункан осмотрел её в день своего приезда, он обнаружил, что она протекает в нескольких местах и стала непригодна для работы. Он должен был нанимать лодку до тех пор, пока "Анна Мария" не будет должным образом отремонтирована. Он поехал в Уитби и привёз с собой специалиста, который внимательно осмотрел её. Он сказал, что ремонт такой лодки будет пустой тратой денег.

Когда тем вечером Дункан пришёл домой, я увидел, что он очень расстроен.

- Дни "Анны Марии" сочтены, сэр. Она никогда больше не сможет плавать по морю, - сказал он. - Она хорошо служила мне, а до меня - моему отцу, поэтому для меня это как расставание со старым другом. Тот человек говорит, что её можно немного починить, но на ней уже нельзя будет работать. Ей можно будет пользоваться в хорошую погоду, но довериться ей во время шторма нельзя.

Я увидел, что Полли побледнела, когда он сказал это.

- Дункан, - сказала она, подойдя к нему, и положив на его руку свою, - ты никогда не выйдешь на ней в море, обещай мне это. Подумай обо мне и о маленьком Джоне, Дункан.

- Но, моя дорогая, - сказал он, - моя Полли, я думаю о тебе и о маленьком Джоне. Но нужно ещё зарабатывать на хлеб для тебя и для маленького Джона. Я не могу допустить, чтобы вы умерли от голода, правда, моя жена?

- А что с вашими сбережениями, Дункан? - спросил я.

Он принёс старую дубовую шкатулку. Я был тронут тем, что он передал её мне и попросил разобраться во всех бумагах. Он полностью доверял мне и говорил со мной так, как будто я был его старым испытанным другом. Я сосчитал всё, что у них было, и сказал ему.

- Да, сэр, - сказал он, - уже очень близко, но не хватает ещё добрых десяти фунтов. Нам нужно нанять лодку Браунов на некоторое время и трудиться как можно лучше. Хотя этот труд не очень прибыльный, если начинаешь нанимать чью-то лодку. Будет трудно свести концы с концами, сэр. Не все деньги будут идти на новую лодку, но я больше ничего не могу придумать, разве что Полли разрешит мне снова рискнуть поработать на "Анне Марии".

- Дункан, - сказала она, - если ты выйдешь в море на "Анне Марии" и она пойдёт ко дну, я никогда не скажу: "Да будет на это Божья воля", потому что я не думаю, что на то есть Божья воля, чтобы ты плавал на этой гнилой старой штуковине.

- Дункан, Полли права, - сказал я, - вы не должны больше плавать на "Анне Марии".

- Хорошо, сэр, - сказал он, - я понимаю, что вы и Полли имеете в виду. Господь покажет нам, как поступить.

В то время больше ничего не было сказано об "Анне Марии", но я уже принял решение относительно новой лодки. Моя тётя недавно оставила мне небольшое наследство. Я чувствовал себя богатым человеком, потому что кроме различных денег, вложенных в какое-либо дело, на мой счёт в банке были положены ещё 200 фунтов.

Я думал о том, что разве может быть что-то более приятным, чем потратить первые десять фунтов из этой суммы на помощь Дункану для покупки новой лодки. Единственная трудность будет состоять в том, чтобы заставить Дункана взять эти деньги, потому что он был честным, независимым йоркширским парнем. Я знал, что он откажется получить помощь от кого бы то ни было. Но в то же время я знал, что в данном случае он был в очень большой нужде, и его дружеские чувства по отношению ко мне были очень сильными. Я надеялся, что смогу дать ему эти деньги, не обидев его. Я также подумывал взять в качестве доверенного лица мистера Кристи и посоветоваться с ним. Но потом я решил, что будет благоразумнее не делать этого и не посвящать больше никого в свою тайну. Я подписал банковский счёт, положил его в конверт и подписал: "С любовью к маленькому Джону для его папы, чтобы помочь ему купить другого "Маленького Джона". Я намеревался всунуть это в ручку малыша во время прощания с ними.

В тот вечер я ужинал с семьёй Кристи. Они были очень добры и сказали мне о том, что были счастливы встретиться со мной.

- Не только потому, что вы сын вашей мамы, Джек, но из-за вас самого.

Я хотел сказать что-то в ответ, но не мог, по крайней мере, в тот момент. Но перед тем как уйти, я пошёл с мистером Кристи в его кабинет, и он сказал:

- Джек, я думаю, мы можем кратко помолиться вместе перед расставанием. И тогда я снова смог говорить.

- Мистер Кристи, - сказал я, - я никогда не смогу отблагодарить Бога за то, что приехал сюда.

- Давайте вместе поблагодарим Его, Джек, - сказал он.

Мы склонились на колени, он около стола, а я возле старой шарманки. Он поблагодарил Бога за Его милость в том, что Он перевёл меня через черту. Он препоручил меня Его заботе и просил хранить меня во время дороги домой.

На следующее утро я проснулся рано, потому что поезд отправлялся в восемь часов, а до станции был ещё путь длиной в две мили. Я сказал Полли, что перед отъездом хочу выпить лишь чашку чая, но когда спустился вниз, увидел самый прекрасный завтрак, приготовленный для меня - ветчина, яйца, гренки и свежий салат из маленького огорода Дункана.

- Ну, Полли, - сказал я, - вы разбалуете меня окончательно.

- Мы никогда не сможем достаточно отблагодарить вас, сэр, - сказала Полли, и на глазах у неё заблестели слёзы.

Я побежал наверх, чтобы сложить свои вещи и собрать саквояж. Справившись с этим довольно быстро, я перед дорогой на несколько минут забежал к Кристи, чтобы попрощаться.

- Дункан, мне нужно идти, - сказал я. Он стоял во дворе с маленьким Джоном на руках. Рядом с ним была Полли в своей шляпе.

- Мы идём с вами, сэр, на станцию, - сказал Дункан. - Вы не считаете, что мы слишком много позволяем себе, сэр? Но я, Полли и маленький Джон хотели бы попрощаться с вами там.

- Пойдёмте, я буду очень рад этому, - сказал я. - У меня будет такое сопровождение, когда я буду идти вверх по склону!

Полли взяла на руки малыша, а Дункан понёс мой саквояж и мольберт, и даже не хотел слушать о том, чтобы я помог ему.

Я забежал к Кристи, но никого не нашёл в доме на первом этаже. Я услышал топот бегающих ног и, наконец, голос самого мистера Кристи, доносящийся из окна спальни:

- Джек, подождите; мы идём проводить вас. Итак, моё сопровождение увеличилось. Когда Том вышел из гостиницы, он сказал, что, увидев нас, взбирающихся друг за другом по склону, подумал, что весь Рансвик едет утренним поездом. Маленький Джек весь путь проделал, сидя у меня на спине, и его лошадка очень устала, когда взбиралась наверх.

Несмотря на то, что прошло столько лет, я вижу перед собой дорогих моих друзей, стоящих рядом друг с другом на платформе. Я ощущаю тёплое пожатие руки мистера Кристи и слышу слова, которые он прошептал:

- Да благословит вас Господь, Джек! Я вижу, как миссис Кристи держит за руку

Маргори и машет мне платком. И я слышу, как кричит маленький Джек:

- Обязательно приезжайте ещё, мистер большой Джек.

Я вижу Дункана с непокрытой головой, с маленьким Джоном на руках. Он машет конвертом, который я дал ему, ступив в вагон, и который всё ещё закрыт. Я вижу, как Полли вытирает слёзы своим фартуком, а потом машет мне до тех пор, пока поезд не уносит меня. Я вижу их такими, какими они казались мне тогда - добрыми, сердечными и искренними, не теми, кого считают сильными мира сего, но теми, чьи имена известны Господу, когда Он созывает по имени Своих овец и ведёт их.

Я только ещё хочу упомянуть о том, что в конце той недели получил от Дункана очень трогательное письмо. Правописание многих слов было очень необычным, что же касается грамматики, то она целиком принадлежала ему. Но от начала до конца оно было наполнено самой искренней благодарностью и глубокой признательностью.

"Я, моя жена и маленький Джон никогда не сможем до конца отблагодарить вас, сэр, - писал он, - и когда "Маленький Джон" будет спущен на воду, что скоро случится с Божьей помощью, мы надеемся, что вы приедете и выйдете на нём в море.

Так завершилась моя поездка в Рансвик. Вспоминая обо всём, что произошло за те несколько недель, я думаю, что это чудо, что воспоминания о маленькой бухте так свежи в моей памяти. А жёлтые цветы амброзии, которые принесла Элла, так отчётливо напомнили мне обо всём. Без сомнения, тот месяц был самым важным месяцем моей жизни, потому что это было начало новой жизни, которая продолжается и теперь, слава Господу!

Сегодня, как и тогда, я могу сказать: "Христос - мой единственный Господь". И я ожидаю, в смирении, но с надеждой, того времени, когда для меня откроются золотые ворота и исполнится обещание Господа, данное мне: "Где Я, там и слуга Мой будет".

О Иисус Христос, мой Господь, Я прихожу сегодня к Тебе. Прошу, веди меня

Во всём, что я делаю или говорю. Я хочу исполнить своё обещание Быть Твоим верным слугой, Я пришёл к Тебе за указаниями, Дорогой Господь.

Я хочу, чтобы сердце не боялось
Слов и мыслей других.
Я хочу, чтобы дух мой был в смирении,
Чтобы я мог внимать и быть послушным Тебе.
Служить Тебе непрестанно,
Немногое чтобы иметь -
Силы, обетование Господа,
Радость, улыбку Христа.