Маяк на скале
Оглавление
Глава 1. Мое странное жилище
Глава 2. Свет в океане
Глава 3. Спасение
Глава 4. Маленькая Лили
Глава 5. Наш Солнечный Луч
Глава 6. Вопрос старого господина
Глава 7. Густой туман
Глава 8. В ожидании
Глава 9. Перемены на маяке
Глава 10. Наш новый сосед
Глава 11. На Скале
Глава 12. Солнечный Лучик должен уехать
Глава 1. Мое странное жилище
Я родился на маяке, в ночь когда на море была сильная гроза. Волны яростно бились о стены нашего жилища, дул штормовой ветер. Если бы маяк не был так прочен, его непременно смыло бы в океан вместе со всем, что в нем находилось. Мой дед часто говорил мне, что никогда раньше не видел такого шторма, хотя и прожил на этом острове уже более сорока лет.
В эту ночь множество судов потерпели здесь кораблекрушение. В тот час, когда ветер был особенно неистов, а волны так сильны, что их пена захлестывала окна дома, я, Ален Фергюссон, и появился на свет.
Я родился в необычном месте. Маяк был построен на маленьком острове, в шести километрах от материка.
Море, окружавшее нас со всех сторон, иногда казалось таким синим и спокойным, что невозможно было представить себе что-либо более прекрасное, но порой оно становилось черным, как чернила, и с ревом набрасывалось на окружавшие наш остров скалы.
Маяк был расположен на высоком утесе, чьи отвесные стены уходили в океан, и каждый вечер, как только темнело, зажигались его огромные фонари, посылавшие вдаль свои яркие лучи.
Я помню с раннего детства, сколько восхищения вызывали во мне эти фонари. Я без устали смотрел, как они вращаются, меняя цвета.
Сначала свет был белым, потом голубым, затем красным, зеленым и снова белым. Корабли хорошо знали наш маяк, с помощью которого они могли обогнуть опасные выступы скал.
Мой дед, Самуэль Фергюссон, был смотрителем маяка.
Именно он следил за тем, чтобы фонари были исправны и зажигались в положенное время. Это был деятельный человек, который хорошо знал свое дело, и его мечтой было оставаться на своем посту до тех пор, пока я не буду способен заменить его.
В то время, когда началась эта история, мне было 12 лет, я был не по возрасту рослым и сильным. Дед очень гордился мной и говорил, что скоро я стану мужчиной и тогда он поспешит передать мне маяк. Я бесконечно любил мое странное жилище и ни за что на свете не хотел бы поменять его ни на какое другое. Людям, которые никогда не могли бы к нему привыкнуть, здешняя жизнь показалась бы довольно тоскливой, так как мы ни с кем не общались и могли бывать на материке лишь раз в два месяца. Но я был совершенно счастлив тогда и убежден, что не было на свете такого места, которое могло бы сравниться с нашим маленьким островом.
Дом, в котором я жил вместе с дедушкой, прилегал к башне маяка. Он был маленьким, но очень уютным. Все окна в нем выходили на море. И когда мы открывали их, дом наполнялся чистым, живительным дыханием океана.
Кроме нашего, на острове был еще один дом, принадлежавший господину Милле, второму хранителю маяка. Он был отделен от нашего дома двором, окруженным высокими стенами, защищавшими его от ветра. За этим двором располагались два садика. Сад господина Милле был запущен и зарос сорняками, потому что господин Милле не любил возиться с землей, а его жена была очень занята: ведь ей приходилось воспитывать шестерых детей.
Нашим же садом, напротив, любовались все, кто посещал остров. Дед работал в нем все свое свободное время и с самого начала приучал и меня помогать. Мы оба очень гордились садом и ухаживали за ним; и хотя он находился совсем близко у моря, в нем росли самые вкусные овощи фрукты и всевозможные цветы, достаточно выносливые, чтобы выдержать морской воздух.
В центре острова простирался луг, где мы пасли корову и двух коз, которые давали молоко и масло, необходимое для двух семей.
С другой стороны – скалистое побережье, окружавшее остров, где был маленький причал. Сюда я приходил по утрам каждый понедельник, чтобы ждать парохода, который каждую неделю привозил провизию и почту. Это было большим событием для нас. И мой дедушка, и господин Милле с женой и детьми – все присоединялись ко мне, когда корабль причаливал к берегу.
Дед не часто получал письма, потому что знакомых у него почти не было. Он прожил на этом уединенном острове большую часть своей жизни, а все его родные уже умерли, за исключением, быть может, моего отца, но мы не знали, что с ним сталось. Я никогда его не видел, потому что незадолго до моего рождения он уехал. Дед часто рассказывал мне о нем, говоря, что это был сильный и смелый моряк. Он оставил маму на попечение дедушки, так как ему предстояло долгое путешествие. Потом он покинул остров на том самом пароходике, который причаливал к нам каждый понедельник.
Дедушка оставался на причале, а мама махала платком до тех пор, пока дымка парохода не скрылась за горизонтом.
Дед часто рассказывал мне, какой молодой и очаровательной была мама в свете того летнего утра. Отец пообещал вскоре написать, но вестей от него не было. Каждое утро по понедельникам мама первой приходила к причалу, ожидая корабль, и в течение трех лет она всякий раз обманывалась в своих ожиданиях!
Понемногу ее шаг становился медленнее, лицо бледнее и худее и наконец у нее не стало сил, чтобы приходить к причалу. Вскоре я осиротел.
С тех пор мой дорогой дедушка заменил мне отца и мать.
Для него не существовало никаких препятствий, когда речь шла о моем благополучии, и куда бы он ни уезжал, что бы он ни делал, я всегда был с ним. Это он научил меня читать и писать, потому что я, разумеется, не мог ходить в школу.
Еще он показал мне, как нужно чистить фонари маяка и заставлял меня работать в саду. Вот так довольно однообразно текла наша жизнь, пока мне не исполнилось 12 лет.
Иногда я с удивлением обнаруживал в себе желание, чтобы произошло нечто необыкновенное, что нарушило бы монотонность нашей жизни на острове.
И, наконец это случилось!
Глава 2. Свет в океане
Был серый ноябрьский вечер, когда мы с дедом ужинали в тишине. Все утро мы вскапывали землю в саду, но после обеда пошел дождь, и нам пришлось остаться дома.
Мы тихо беседовали, планируя, чем заняться на следующий день, когда дверь внезапно отворилась, и на пороге появился господин Милле:
– Самуэль, скорее! Посмотрите туда!
Мы бросились к двери и стали смотреть в море в направлении, которое он указывал. Там, к северу, мы увидели слабый отблеск, который на мгновение осветил грозовое небо и тут же погас.
– Что там такое, дедушка?
– Но он не ответил.
– Нельзя терять ни минуты, Жем, – обратился он к Милле, – скорее лодку на воду!
– На море шторм, – ответил тот, глядя на огромные волны, бившиеся о скалы.
– Не важно, Жем. Мы должны сделать все, от нас зависящее, чтобы спасти их.
Оба мужчины спешно спустились к берегу, я последовал за ними.
– Что случилось, дедушка? – повторил я.
– Какое-то судно терпит бедствие, – ответил он. – Во время опасности на море всегда подают такие знаки, чтобы позвать на помощь.
– Ты пойдешь туда?
– Конечно! Мы пойдем, если удастся спустить шлюпку на воду. Ты готов, Жем?
– Разреши мне плыть с вами, – умолял я, – может быть, я смогу помочь вам, – Хорошо, мой мальчик. А сейчас мы попытаемся спустить лодку.
Мне кажется, что я вижу эту сцену так, как будто это было вчера.
Мой дед и Милле изо всех сил старались грести веслами против волн, а я, привязанный к сиденью шлюпки, чтобы не смыло в море, делал все возможное, чтобы удержать руль. Я все еще вижу бедную мадам Милле, следящую за нами с причала, вместе с двумя дочками, уцепившимися за ее юбку. Мне кажется: я слышу грохот все более высоких и угрожающих волн, готовых в любую минуту поглотить нас.
Особенно ясно вижу я то глубокое отчаяние деда, когда после многочисленных бесплодных попыток ему пришлось отказаться от своей затеи.
– Это бесполезно, Жем, – сказал он наконец с унылым вздохом. – Мы не сможем своими силами побороть такое море!
Таким образом, мы вернулись на берег, что было не так уж просто, и оставались на причале, все время глядя туда, откуда появился свет, но ничего уже не нарушало глубокую темноту ночи.
Лампы маяка, зажженные 2 часа назад, светили на всю мощь. В ту ночь на маяке дежурил Милле. Он поднялся на башню, а мы с дедом остались на причале.
– Неужели мы ничего не сможем сделать, дедушка? – спросил я.
– Боюсь, что нет, – ответил он грустно. – Невозможно выйти в такое море! Если оно хоть немного успокоится, мы попытаемся еще раз.
Но море не утихало, и еще долгие часы ходили мы вдоль берега.
Вдруг в воздухе появилась ракета, пущенная, очевидно, с того места, откуда раньше мы видели свет.
– Вот еще сигнал! – воскликнул дед, – Бедные люди, сколько же их там?
– Мы ничего не можем предпринять? – вздохнул я.
– Нет, мальчик мой. Море намного сильнее нас. Какая ужасная буря! Она напоминает мне день твоего рождения.
Так прошла ночь. У нас даже мысли не было, чтобы пойти отдохнуть, мы все бродили взад-вперед, пристально вглядываясь в черноту моря. Время от времени в небе зажигалась ракета. Но вскоре мы больше ничего не видели.
– Несчастные! Они истратили все ракеты, – сказал дедушка.
– Какая беда!
– Что же с ними случилось? – спросил я. – В той стороне есть рифы?
– Да, там проходит риф Энсли; это опасное место, где случилось уже не одно кораблекрушение.
Когда забрезжил день, наши усталые глаза различили вдали корабельные мачты.
– Вот он! – показал дед. – Как я и думал, они налетели на риф Энсли.
– Ветер уже спал, правда? – спросил я.
– Ты прав, и море тоже чуть улеглось. Позови скорее Жема.
Тот уже шел навстречу, неся в руках большие мотки веревки.
– Отлично, Жем, – говорит дед. – Уверен, что на этот раз нам удастся выйти в море.
Мы спустились в лодку и попытались отойти от причала.
Но каких это стоило усилий – удержаться на волнах при таком ветре!
– Смелее, Жем! – крикнул мой дед. – Подумай о всех тех беднягах! Давай еще раз!
Они снова налегли на весла, и, наконец, им удалось немного удалиться от причала.
Постепенно, очень медленно это расстояние увеличивалось.
Ужасные волны готовы были каждую минуту накрыть нас.
Хватит ли сил этим двум мужчинам довольно долго бороться с морем, чтобы достичь тонущего корабля?
– Что это? – кричу я, вдруг увидев какой-то черноватый предмет, который качался на волнах.
– Это корабль, точно! – говорит дед. – Смотри, Жем!
Глава 3. Спасение
Да, это действительно был корабль, но с поломанными мачтами и поврежденным корпусом. В следующее мгновение он оказался так близко от нас, что мы могли бы почти коснуться его.
– Корабль обречен, – говорит дед, – крепись, Жем!
– Ах, дедушка! – закричал я, так как ветер был таким сильным, что приходилось кричать, чтобы было слышно.
– Ты думаешь, что на судне много людей?
– Нет, – ответил он, – я думаю, что оно было унесено в тот момент, когда они стремились снять его с мели. Держись, Жем!
Милле, не будучи так силен, казалось, выбился из сил.
Приблизившись, мы увидели, что это было очень большое судно и что по палубе металось множество отчаявшихся людей.
Мой дед и Милле удвоили свои усилия, и, наконец, мы подошли к кораблю так близко, что если бы шум шторма не был таким сильным, мы могли бы говорить с потерпевшими.
Мы без конца пытались встать вдоль борта судна, но каждый раз волны уносили нас довольно далеко от него. В конце концов, матросы бросили нам канат, и после нескольких неудачных попыток мне удалось поймать его и передать дедушке, который крепко привязал его к нашей шлюпке.
– Крепись! – крикнул он. – Смелее, Жем! Мы можем теперь спасти часть из них!
О! Как билось мое сердце, видя эту толпу мужчин и женщин, которые с тревогой теснились у того места, где был закреплен трос.
– К сожалению, мы не можем взять их всех, – вздохнул дед. – Придется перерубить канат, как только шлюпка наполнится людьми.
Я дрожал при мысли о тех, кого нам придется оставить на корабле.
Мы подошли как можно ближе к судну, чтобы потерпевшие могли улучить момент между двумя грозными накатами волн и прыгнуть в шлюпку.
– Осторожно, Жем! – крикнул дед. – Вот первый из них!
Мужчина, стоявший около каната, держал в руках чтото, похожее на большой сверток. Он выбрал подходящий момент, чтобы бросить сверток. Дед поймал его. – Это ребенок, Ален, – воскликнул он. – Возьми его к себе и позаботься о нем.
Я положил его в ноги, а дед снова закричал:
– Теперь следующий! Поторопитесь!
Но в эту минуту Милле, схватив его за рукав, воскликнул: "Осторожно!" Громаднейшая волна, гораздо выше тех, что я видел раньше, приближалась к нам. Еще минута, и она могла бы яростно швырнуть нас на борт корабля и разбить шлюпку. Не теряя ни секунды, одним махом топора дед разрубил канат, и мы едва успели отплыть от корабля, прежде чем волна накрыла нас.
Раздался жуткий треск, похожий на удар молнии, когда необъятная волна ударилась о риф Энсли. Мой страх был так велик, что мне трудно было дышать.
– Вернемся скорее, чтобы поискать других! – крикнул дед, когда опасность миновала.
Мы осмотрелись вокруг, но корабля уже не было видно.
Он исчез, как сон после пробуждения. Эта громадная волна разбила его и рассыпала на тысячи осколков. Не было видно ни одного живого существа, а море было покрыто осколками судна.
Нас отнесло от судна на расстояние более километра, и чтобы вернуться к месту несчастья, нужно было изловчиться править против волн и ветра. Когда, наконец, мы достигли его, было поздно спасать кого-либо. Без сомнения, большинство людей было вовлечено в воронку водоворота, образованную тонущим кораблем, а те, которые смогли подняться на поверхность воды, исчезли в ней снова до того, как мы смогли вернуться.
Мы долго боролись против волн в надежде спасти кого-нибудь, но сочтя, в конце концов, что это было совершенно бесполезно, мы были вынуждены повернуть назад, к острову.
У всех, кроме ребенка, лежащего у моих ног, был измученный вид. Я слышал, как он плакал, но он был так крепко завернут в одеяло, что я не мог даже взглянуть на него, чтобы успокоить.
Требовалось еще много сил и мужества, чтобы вернуться к дому. Конечно, это было уже полегче, чем выходить в море ночью, так как ветер был попутным, но опасность была еще довольно велика.
Я не спускал глаз с маяка, ведя лодку, насколько это было возможно, прямо по курсу, и какое счастье видеть, что расстояние уменьшается! Наконец я заметил причал и мадам Милле, наблюдавшую за нами.
– Вы никого не спасли? – спросила она, когда мы выбрались из лодки.
– Никого, кроме ребенка, – ответил удрученно дедушка.
– Никого, кроме этой малютки! Но в конце концов, мы сделали все, что могли...
Жем шел вслед за дедом, неся на плече весла. Я шел последним со своей драгоценной ношей на руках. Ребенок больше не плакал, он, наверное, уснул. Мадам Милле хотела взять его у меня, но дед остановил ее:
– Не сейчас, Мари, нужно сначала войти в дом. Здесь очень холодно.
Мы пересекли пустырь, сад и двор. Одеяльце тщательно укутывало малыша за исключением верхнего угла, где оставалось отверстие, чтобы малыш мог дышать, и где я смог различить носик и сомкнутые глаза. На кухне мадам Милле взяла ребенка на колени и развернула одеяльце.
– Да благословит ее Господь! – говорит она вдруг дрогнувшим голосом, – это же девочка!
– И правда, – сказал дед, – это очаровательная малышка.
Глава 4. Маленькая Лили
Я уверен, что никогда еще не видел более прелестной девочки. У нее были светло-коричневые волосы, пухлые розовые щечки и самого прекрасного голубого цвета глаза.
Она проснулась, пока мы ее разглядывали, и, увидев вокруг только чужие лица, стала плакать и звать: "Мама!
Мама!" – Бедняжка, – говорит мадам Милле, – она хочет к своей матери. – И сердобольная женщина принялась плакать вместе с малышкой.
Тогда дед взял у нее ребенка и посадил его мне на колени, потом он обратился к мадам Милле:
– Послушайте, Мари, будьте добры, приготовьте нам что-нибудь горячего. Это необходимо. Малышка продрогла и тоже голодна. Да и мы чувствуем себя не лучше.
Мадам Милле вытерла глаза и сейчас же развела огонь. Потом она побежала к себе, в соседний дом, проверить своих детей и принесла нам холодной телятины.
Я сел у камина, держа девочку на коленях. Она была здоровой крепышкой, на вид ей было от 2 до 3 лет. Она перестала плакать и смотрела на меня без тени испуга.
Но как только приближался кто-нибудь другой, она прятала личико у меня на плече.
Мадам Милле принесла хлеба и чашку молока и разрешила мне самому покормить девочку. У девочки был очень уставший вид, ее веки слипались.
– Бедняжка, – заметил дедушка, – думаю, что ее разбудили перед тем, как принести к трапу. Вы уложите ее, Мари?
– Да, я сейчас положу ее в кроватку нашей Женни.
Она там хорошо уснет. – Но девочка уцепилась за меня и закричала так сильно, когда мадам Милле хотела взять ее на руки, что мой дед остановил ее:
– Нет, оставьте ее, раз уж ей хочется быть с Аленом.
Тогда мы сделали ей кроватку на диване, и, умыв девочку, мадам Милле уложила ее спать.
Казалось, малышка предпочитала меня всем остальным.
Когда она уже была в кроватке, она протянула мне свою ручку и сказала: Держи Лилину ручку.
Вскоре она спокойно заснула. Еще долго я сидел подле нее, держа ее ладошку, так как боялся разбудить ее каким-нибудь движением.
– Интересно, кто она такая, – прошептала мадам Милле, складывая ее одежду. – Это красивое белье. Видно, за нею хорошо ухаживали. Смотри, вот какая-то надпись на полях ее пальтишка. Погляди, Ален, может быть, сумеешь прочесть.
Я осторожно опустил маленькую ручку на одеяло и, взяв пальто, подошел к окну, чтобы было виднее.
– Да, – говорю я, – это, вероятно, ее фамилия. Здесь написано Випьс.
– Бедная малютка! – вздохнула мадам Милле. – Но мать только, ведь ее отец и мать в пучине моря. А если бы на ее месте была наша Женни!
И она снова заплакала, но, чтобы не разбудить ребенка, она решила вернуться к себе и успокоиться там, сжимая в объятиях свою маленькую Женни.
Дед, разбитый усталостью, тяжело поднялся со своего места, чтобы пойти спать. Я же остался возле девочки чувствуя, что не нашел бы духу оставить ее одну хоть на миг.
– Как спокойно она спит, – говорил я себе, – бедное дитя! Она и не подозревает о том несчастье, которое с ней случилось!
Я был на грани сил, не смыкая глаз вторую ночь. Не прошло и нескольких минут, как я прислонился к дивану и крепко заснул.
Проснулся я через несколько часов от того, что кто-то теребил меня за волосы, а тоненький голосок кричал на ухо:
– Вставать, Лили! Вставать!
Я открыл глаза и увидел самое красивое личико в мире, которое смотрело на меня и улыбалось.
Я побежал искать мадам Милле, чтобы та одела девочку.
Был чудесный полдень: буря утихла, пока мы спали, ярко светило солнце. Я торопился приготовить обед, а в то время Лили бегала вокруг меня с совершенно довольным и счастливым видом.
Дедушка еще спал, и я не стал его будить. Мадам Милле принесла вкусный суп, который она приготовила для малышки, и мы вместе пообедали.
Я хотел покормить ее сам, как в прошлый раз, но она заявила:
– Лили сама!
И взяв ложку, она начала есть так аккуратно, что я не мог удержаться, чтобы не смотреть на нее, почти забыв о своей еде.
– Да благословит ее Бог! – сказала мадам Милле.
– Господь благословляет тебя, – откликнулась Лили.
– Она, без сомнения, слышала эти слова от своей матери, – заметила мадам Милле.
Пообедав, Лили слезла со стула, подошла к своему пальто, которое лежало на диване, и направилась к двери, приговаривая:
– Гулять, Лили хочет гулять.
– Проводи ее во двор, Ален, – попросила мадам Милле.
И вот, к огромной радости малышки, мы надели ей пальто и капюшон, и вместе с ней я вышел во двор.
О, как она бегала и забавлялась в саду! Я никогда не видел такого жизнерадостного ребенка.
Глава 5. Наш Солнечный Луч
Дед с господином Милле сидели у огня в маленькой комнате верхней части маяка, я был здесь же с Лили на руках. Я отыскал старую книгу с картинками, которая очень забавляла девочку, она листала страницы, делая смешные замечания.
– И все-таки, – сказал вдруг Милле. – что же мы будем с ней делать?
– Что с ней делать? – повторил дедушка, гладя детскую головку. – Мы оставим ее у себя. Так ведь, милое дитя?
– Да, так, – ответила девочка, подняв взор и качая головой так, как будто понимала, о чем идет речь.
– Однако, нам бы следовало поискать ее родителей, – снова заговорил Жем. – Они же должны быть у ребенка.
– Но как их найти?
– О, мы можем попросить капитана Сэйе, когда он появится у нас в понедельник, выяснить, какой корабль потерпел крушение; потом следует написать владельцам судна: у них всегда есть списки пассажиров.
– Ты, конечно, прав, Жем. Посмотрим, что они скажут.
Только что, если те, кто растил девочку, остались на дне моря? Я надеюсь, что никому не придет в голову отнять ее у нас.
– Если бы у меня своих было поменьше... – начал Милле.
– Да, да, понимаю, – отозвался дед, прервав его, – твой дом и без того уж переполнен. Малютка может жить у нас с Аленом. Она составит нам приятную компанию, а Мари, конечно, будет так добра, что позаботится об ее одежде и обо всех тех мелочах, в которых она разбирается больше нас.
– Да, да, она охотно сделает это, ведь она каждый раз плачет, когда говорит об этой девочке.
Мой дед последовал совету Милле, и когда капитан Сэйе причалил к берегу в следующий понедельник, он рассказал ему о случившемся кораблекрушении и попросил выяснить все необходимые подробности.
Ах, как я желал, чтобы никто не отнял у нас наше маленькое сокровище! Лили становилась для меня день ото дня дороже. И мне казалось, что мое сердце будет разбито, если мне придется расстаться с ней. Каждый вечер, когда мадам Милле укладывала ее спать, а я приходил к ее кроватке, Лили соединяла свои ладошки, чтобы "поговорить с Богом", как она сама поясняла. Вероятно, мать научила ее молиться, так как в первый вечер она сама начала: "Господи, храни меня и благослови всех тех, кого я люблю... "; потом она остановилась, словно ей показалось, что я помогаю продолжить молитву. И тут же она повторила за мной те слова, которые я ей подсказывал.
Раньше я никогда не молился, потому что дедушка не научил меня этому; но, глядя на дорогую малышку, я говорил себе, что моя мать, без сомнения, тоже научила бы меня молиться, если бы у меня было счастье иметь ее.
Я немного знал о Библии; у дедушки была Библия, но так как он никогда ее не читал, она лежала на самой верхней полке в шкафу. Воскресенье ничем не отличалось для нас от всех других дней недели– Не было ни одного храма, куда бы мы могли приходить, и ничто не напоминало о дне Господа.
Я очень часто думал о том ужасном дне, когда мы отправились на помощь тонущему кораблю. Если бы наша лодка перевернулась и мы бы утонули, что сталось бы с нашими душами? Это возвышенная мысль, и я могу лишь возблагодарить Бога, уберегшего нас.
Мой дед был стариком честным и открытым, с любящим сердцем, но теперь я понимаю, что этого недостаточно, чтобы попасть на небо, Иисус есть единственный путь, но дед не знал этого.
Маленькая Лили стала моей неизменной спутницей повсюду. Она побаивалась чересчур шумливых детей Милле и не отходила от меня. День за днем она запоминала новые слова и смешила нас своим милым лепетом.
Ее самым большим удовольствием было взять какуюнибудь книгу и искать в ней буквы, которые она уже хорошо знала, хотя чисто говорить еще не умела.
Милая малышка! Мне кажется, я до сих пор вижу, как она сидит у моих ног на плоском камне, на берегу моря, и всякий раз окликает меня, чтобы показать "А" или "О".
Вот так очень скоро она завладела нашими сердцами, и мы опасались получить ответ на то письмо, которое дед написал владельцам "Виктории" (так называлось затонувшее судно).
В понедельник, когда прибыл ответ, шел сильный дождь. Я долго ждал на причале, и когда подошел пароход, я уже насквозь промок. Первым делом капитан Сэйе протянул мне письмо, и я тут же побежал отнести его деду.
Лили сидела на низенькой скамеечке у ног деда и играла концом веревки; она подбежала ко мне и подняла свое прелестное личико в ожидании поцелуя.
А что, если в этом письме сообщение о том, что ее у нас заберут! Я с трудом переводил дыхание, а между тем дед распечатал письмо.
Это был очень любезный ответ владельцев судна, которые благодарили нас за все, что мы сделали для спасения экипажа и пассажиров; в нем также говорилось, что им совершенно ничего не известно о ребенке, так как ни одного пассажира или матроса по фамилии Вильс в их списках не значилось.
Они добавляли, что наведут справки в Калькутте, откуда вышел корабль, а пока просили деда хорошенько позаботиться о ребенке, уверяя при этом, что он получит хорошее вознаграждение.
– Ну вот! – вздохнул я облегченно, когда дедушка закончил читать письмо. – Значит, пока она останется с нами!
– Нет, – говорит дед, – бедная девочка, нам было бы тяжело без нее. Но я не нуждаюсь в их вознаграждениях!
Вот лучшая из наград! – добавил он, беря ребенка на руки и ласково целуя его в лоб.
Глава 6. Вопрос старого господина
В следующий понедельник Лили отправилась со мной к причалу, чтобы повстречать пароход. В руках у нее была кукла, которую ей дала мадам Милле и которой она очень гордилась.
Как только капитан увидел меня, он подал мне знак, чтобы я подошел, и сказал, что на пароходе прибыли два господина, чтобы повидать деда. Я крепко сжимал руку Лили, так как чувствовал, что эти господа прибыли из-за нее.
Через несколько минут они сошли на берег. Один из них был мужчина лет сорока с тонкими чертами лица. Он сказал, что хочет видеть господина Самуэля Фергюссона, и попросил показать дорогу к его дому.
– Господин Фергюссон – мой дед, – говорю я. – Я сейчас провожу вас.
И, шагая впереди, мы с Лили направились к маяку.
Другой господин был очень стар, его волосы были совсем седыми, лицо с приятным выражением, на глазах очки.
Лили шла очень быстро и все время высвобождала руку, чтобы сорвать цветы или собирать камешки, поэтому я взял ее на руки и понес сам.
– Это ваша сестренка? – спросил пожилой господин.
– Нет, это девочка, которая была на судне "Виктория".
– Правда! В самом деле! Позвольте мне посмотреть на нее, – говорит он, поправляя очки.
Но Лили смутилась и, пряча голову у меня на плече, заплакала.
– Ладно, ладно, – сказал пожилой господин, – мы познакомимся позднее.
Тем временем мы подошли к дому, и более молодой из посетителей представился дедушке как господин Форстер, один из владельцев потерпевшего кораблекрушение судна, добавив при этом, что он приехал вместе со своим тестем, господином Бансоном, чтобы узнать все о кораблекрушении.
Дед предложил им сесть и велел мне сварить для них кофе. Оба эти господина имели приятную внешность и были очень вежливы с дедушкой. Господин Форстер хотел сделать ему дорогой подарок в знак благодарности за все им сделанное, но дед не захотел его принять. Они много говорили о Лили, и, расставляя чашки, я не мог избежать того, чтобы не слушать их беседу. Они попрежнему ничего не знали о ее семье, и они снова повторили, что никто по фамилии Вильс не был внесен в список пассажиров. Они хотели было забрать девочку до тех пор, пока что-нибудь не прояснится на этот счет, но дед попросил оставить ее у нас, и, видя, как ей было хорошо с нами, они охотно согласились.
Пообедав, господин Форстер сказал, что с удовольствием бы осмотрел маяк, и мой дедушка провел его до самой верхушки маяка, с гордостью показывая все, что в нем было интересного. Старый господин Бансон устал и предпочел остаться со мной и Лили.
– Этот маяк добротно построен, – сказал он мне, когда остальные уже ушли.
– Да, конечно. Но это необходимо потому, что здесь дует ужасный ветер!
– Из чего его фундамент? – продолжал старик, постукивая тростью об пол.
– О! Он выстроен на скале, мсье; наш дом и маяк – все это на скале; без этого они не устояли бы во время бури.
– А ты, ты тоже на скале, мой мальчик? – спросил господин Бансон, глядя на меня сквозь стекла очков.
– Что? – спросил я, думая, что не расслышал.
– Ты на скале? – повторил он.
– На скале? Ну да, – говорю я, полагая, что он не понял того, что я только что объяснил. – Все здесь построено на скале, иначе ветер и море неизбежно унесли бы нас.
– Ну а ты, – настаивал он, – ты на скале?
– Извините, мсье, я не понимаю Вас.
– Действительно? В таком случае я спрошу об этом твоего деда, когда он вернется.
Я замолчал, недоумевая, что все это значило и в своем ли уме старик.
Как только дед возвратился, он задал ему тот же самый вопрос, и дед ответил ему так же, как и я, утверждая, что маяк и все необходимые помещения были построены на скале.
– А вы сами, с какого времени вы на скале?
– Я, мсье? Вы хотите знать, как давно я здесь живу?
Больше сорока лет.
– И сколько вы надеетесь еще прожить здесь?
– О, я не могу сказать этого, – говорит мой дед. – Полагаю, что до конца дней своих. Вот Ален скоро заменит меня, это крепкий юноша.
– И где вы станете жить, когда покинете этот остров?
– Я и не думаю покидать его до самой смерти, мсье.
– И тогда? Где вы будете тогда?
– О, я не знаю, мсье, – говорит дед. – Думаю, что на небе. Но оставим это, я еще не готов отправиться туда.
Казалось, он был в замешательстве от того, что их разговор принял такой оборот.
– Вы позволите мне задать вам еще один вопрос? Не могли бы вы сказать, почему вы думаете, что попадете на небо? Вы не сердитесь, что я спрашиваю вас об этом?
– Нет, мсье, вовсе нет. Ну так вот, я никогда никому не делал плохого, а Бог милостив; потому я думаю, что все будет хорошо.
– Ну хорошо, дорогой друг, – говорит старик, – я полагал, что вы скажете, будто вы на скале. Вы вовсе не на скале, вы на песке!
Он собирался продолжить, но в это время прибежал матрос, чтобы сказать, что пароход готов к отплытию и что капитан Сэйе просил господ не опаздывать.
Они спешно поднялись, сердечно пожали нам руки и ушли. Но, прощаясь с дедушкой, старый господин Бансон сказал ему: "Друг мой, вы стоите на песке и, поистине, ваша постройка не может противиться грозе!" У него не было времени говорить, матрос поторопил его.
Я проводил наших посетителей до причала и оставался там, покуда капитан отдавал последние распоряжения.
Пароход задержался еще немного после того, как оба господина поднялись на борт, и я увидел, как господин Бансон сел на палубе, вытащил из кармана блокнот и принялся в нем что-то писать. Затем он вырвал страничку и отдал ее одному матросу, чтобы тот передал ее мне.
Мгновение спустя пароход направился в обратный путь.
Глава 7. Густой туман
Среди своих сокровищ я до сих пор храню маленький листок бумаги, который мне передали в тот день, хотя в нем были всего лишь вот эти строки одной песни: У ног моих грохочет океан, Ветер бушует вокруг меня.
На Христе покоится моя скала, Моя надежда и вера моя, Мой утес, моя крепость И спасения обитель, Мое прибежище в беде Это Иисус, Искупитель.
Я медленно возвращался домой, перечитывая эти несколько строк. Мой дед ушел куда-то с Милле, так что я не мог показать ему сразу же этот листок, но я повторял эти слова много раз, играя с Лили и пытаясь понять, что значат эти строки.
Дедушка и Милле всегда коротали вечера наверху маяка, следя за лампами, и я привык брать туда и Лили, пока для нее не наступала пора идти спать. Ей очень нравилось топать по ступенькам, ведущим в башню; она говорила на каждый шаг: "An! an! an!" – до тех пор, пока не поднималась на самый верх, и тогда бежала в комнату, заливаясь веселым смехом.
В тот день, когда я пришел с нею, дед и Милле говорили о наших недавних посетителях.
– Я не понимаю, что этот пожилой господин хотел сказать этим словом "скала", которое он все время повторял, – говорил мой дед. – Я действительно не пойму, к чему он клонил. А ты понимаешь, Жем?
– Смотри, дедушка, – говорю я ему, протягивая лист бумаги и объясняя, откуда он у меня.
Дед прочитал строфу вслух.
– Что ты об этом думаешь, Жем? Что это значит? Он мне сказал: "Вы не на скале, а на песке!" Ты это слышал?
– Да, – задумчиво ответил Жем, – и это заставляет меня задуматься, Самуэль. Я догадываюсь, что он хотел сказать.
– И что же, в таком случае?
– Он хотел сказать, что мы не можем идти на небо, не придя ко Христу; нет другого пути. Вот что это значит, Самуэль!
– Ты хочешь сказать, что я не мог бы попасть на небо, хотя и стремился всю жизнь к добру?
– Нет, нет, это не годится, Самуэль, потому что все, что мы делаем хорошего, еще исполнено грехом. Есть только один путь, чтобы идти на небо, я это хорошо знаю.
– Но Жем! Я никогда не слышал, чтобы ты так гово рил!
– Нет, – говорит Жем, – я не думал об этом с тех пор, как стал жить на этом острове. У меня была славная матушка, истинная христианка... Я должен был послушать ее...
Он больше ничего не добавил и молчал весь вечер.
Дед принялся читать вслух газету и старался поддержать беседу, но мысли Милле, очевидно, были далеко.
На следующий день у Жема Милле был выходной. Он и дедушка по очереди отправлялись на материк в последний вторник каждого месяца; это была единственная возможность, когда им разрешалось покинуть остров.
Когда наступала очередь дедушки отправляться на материк, я, как правило, сопровождал его, и это было для меня настоящей радостью. Впрочем, неважно, чья была очередь ехать на большую землю, это был важный день для нас всех, потому что именно тогда делались покупки для дома и сада.
Итак, мы, как обычно, отправились проводить Милле до причала, и когда я помогал ему занести пустые сумки в лодку, он сказал мне вполголоса:
– Ален, мальчик мой, храни бережно листок, который дал тебе старый господин. Все, что он сказал, было правдой. Я много думал об этом со вчерашнего дня, и я уверен, Ален, что теперь я на Скале.
Он больше ничего не добавил, а поправил весла и через минуту отошел от берега. Но пока он удалялся, я слушал, как он тихонько напевал: На Христе покоится скала моя, Моя надежда и вера моя.
Мы смотрели на лодку, пока она не скрылась в тумане, потом вернулись к себе, с нетерпением ожидая вечера, чтобы увидеть Милле, вернувшегося со всеми вещами, которые он должен был привезти.
После обеда погода испортилась. Густой туман стлался над морем и постепенно окутал нас так, что мы едва могли видеть друг друга на расстоянии метра.
Маленькая Лили закашляла, поэтому я остался с ней в комнате и забавлял, показывая ей книжку с картинками.
Туман сделался таким густым, что дедушке пришлось зажечь лампы маяка гораздо раньше обычного. Я не помню более грустного послеобеденного часа, и по мере того, как наступал вечер, туман все усиливался.
Бесполезно было идти смотреть, как вернется Милле, так как даже самого моря не было видно; вот мы и остались в уголке у огня.
Дед молча курил свою трубку.
– Я полагал, что он вернется к этому времени, – ответил я. – Интересно, удалось ли ему выбрать хорошую лопату?
Мы кончали ужинать, когда дверь внезапно отворилась, и мы обернулись, думая, что это был Милле. Но оказалось, это была его жена, которая заговорила с дедушкой:
– Вы не могли бы сказать, который час? Мои часы остановились.
– Сейчас 20 минут седьмого, – сказал дед, взглянув на часы.
– 20 минут седьмого! – повторила она. – Но уже очень поздно, муж должен был бы уже вернуться!
– Да, – говорит дед. – Я сейчас пойду посмотрю на причал.
Но вскоре он вернулся сказав, что там невозможно что-либо разглядеть; туман был настолько густым, что было опасно ходить даже вдоль причала.
– Но, – продолжил дед, – он должен вернуться к семи часам (это время начала его дежурства на маяке), он не опоздает.
Стрелки часов шли, но Жем все не появлялся. Мадам Милле то и дело подбегала к двери, надеясь услышать или увидеть мужа, но всякий раз напрасно.
Наконец, часы пробили семь.
– Я не помню, чтобы он хоть раз пропустил свое дежурство, – произнес дедушка, поднявшись, чтобы снова пойти на пристань.
Глава 8. В ожидании
Мадам Милле последовала за дедушкой, но я не решился выйти из-за Лили. Я остался стоять у окна, прислушиваясь к шороху их шагов.
Но вот часы пробили уже половину восьмого, а вокруг не было слышно ни звука. Не в силах дольше ждать, я завернул ребенка в шаль и отнес в дом Милле, поручив ее старшей дочке Милле. Затем я побежал сквозь густой туман, надеясь догнать деда.
Я нашел его на пристани вместе с мадам Милле. В тот момент, когда я подошел, дед говорил ей:
– Крепись, Мари, не отчаивайся. Он, наверное, переждет, чтобы туман немного рассеялся. Возвращайся теперь домой, я обещаю, что сообщу сразу, как только услышу шум весел. Вы совсем промокли, простудитесь!
Действительно, ее одежда была совсем мокрой, и женщина дрожала от холода, но сначала она никак не соглашалась покинуть пристань. В конце концов она все-таки согласилась, и дедушка пообещал ей, что отправит меня предупредить, как только Жем вернется.
Когда она была уже далеко, дед сказал мне:
– Ален, я уверен, что с Жемом что-то случилось. Я постарался успокоить бедную женщину, но я очень волнуюсь.
Если бы только у нас была лодка, я бы стал искать его.
Мы прохаживались вдоль пристани, останавливаясь время от времени, чтобы послушать, не слышно ли шума весел, так как мы не смогли бы заметить лодку, пока она не оказалась бы совсем рядом.
– Как я хотел бы, чтобы он вернулся! – повторял непрерывно дедушка.
Что касается меня, то я все думал о том прекрасном солнечном утре, когда Милле уехал, и казалось, что я слышу, как он пел: На Христе покоится скала моя, Моя надежда и вера моя.
Время шло. Неужели он никогда не вернется? Наше беспокойство все нарастало.
Мадам Милле послала старшего из своих сыновей справиться, слышали ли мы что-нибудь.
– Пока нет, – ответил дед, – но осталось недолго ждать.
– У мамы больной вид, – сказал мальчик. – Я думаю, она простудилась: она все время дрожит и так нервничает!
– Вот что, возвращайся скорее к ней и постарайся убедить ее лечь в постель.
Когда мальчик ушел, дед прошептал:
– Бедняжка! Может быть, так и лучше.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Только то, что, если случилось несчастье, она будет уже немного готова, а если Жем вернется невредим, она будет еще больше счастлива.
Наконец, я говорю:
– Дедушка, мне кажется, я слышу лодку.
В первое мгновение дед ответил, что ничего не слышит, но вскоре он так же, как и я, различил ритмичные удары весел.
– Да, это лодка, – сказал он.
Я хотел было бежать, чтобы предупредить мадам Милле, но дед задержал меня:
– Подожди немного, Ален, – сказал он, – нам нужно сначала узнать, что это там за лодка. Может быть, это и не Жем вовсе!
– Но она приближается, дедушка, я слышу ее все отчетливее.
Но он все удерживал меня за плечо.
Прошло еще немало минут, прежде чем лодка причалила, так как, когда мы услышали ее, она была еще довольно далеко от берега, но постепенно звук весел становился все сильнее. И вот она уже была довольно близко, чтобы дед мог кричать:
– Э-эй! Жем, ты здорово припозднился!
– Э-эй! – ответили с лодки, но это был чужой голос.
– Где можно причалить? – снова раздался голос с лодки.
– Ничего не видно.
– Милле там нет! – вскрикнул я, сжав дедушкину руку.
– Нет, – ответил дедушка. – Я знал, чувствовал, что с ним что-то случилось.
Он показал человеку, куда нужно грести, и мы пошли к тому месту, где должна причалить лодка.
В лодке было четверо незнакомых мужчин. Тот, кто до этого говорил с нами, вышел первым и подошел к деду.
– Случилась беда? – произнес дед, прежде чем незнакомец начал говорить.
– Да, – сказал тот, – мы привезли его с собой. Дрожь пробежала у меня по всему телу, когда я услышал это.
– Что с ним случилось? Несчастный случай? Он сильно пострадал?
– Он мертв! – произнес мужчина скорбным голосом.
– Как же это? – произнес мой дед, задыхаясь. – Как сказать об этом его бедной жене? О! Как сказать об этом этой несчастной Мари?
– Как это случилось? – осмелился спросить я, как только голос вернулся ко мне.
– Он перетаскивал груз – мешок с мукой; туман был таким густым, что он не заметил доску, оступился и упал в воду.
– Да, – сказал другой мужчина. – Падая, он, видимо, ударился головой о стойку и потерял сознание, так как он даже не пытался плыть.
Джо Малькольт видел, как он упал, и тотчас же позвал нас. Мы с трудом отыскали его, и когда все-таки вытащили, то было уже слишком поздно! Мы позвали доктора, попытались привести в сознание этого человека, но все было напрасно. Его, наверное, нужно отнести домой?
– Погодите минутку, – сказал дед. – Надо прежде подготовить его жену. Кто из вас пойдет сказать ей об этом?
Люди посмотрели друг на друга, ничего не ответив. Но вот один из них, знавший немного дедушку, сказал:
– Будет лучше, если вы скажете ей сами, Самуэль; она вас хорошо знает и перенесет легче это известие, если оно будет сказано вами, чем кем-нибудь посторонним.
Мы подождем вас здесь.
– Ладно, – сказал дед, глубоко вздохнув. – Я пойду. И он печально удалился. Он шел очень медленно, а я стоял за этими четырьмя незнакомцами. Я был в ужасе, мне казалось, что это кошмарный сон, и я хотел проснуться и увидеть, что на самом деле ничего этого не случилось.
Глава 9. Перемены на маяке
Казалось, что прошло много времени, пока дед пришел.
Вернувшись, он просто и тихо сказал:
– Теперь вы можете отнести его, она все знает.
И печальная процессия двинулась по дороге к дому Милле. Мы с дедом шли вслед за нею.
Я никогда не забуду всего увиденного и того, что я чувствовал тогда. Мадам Милле была очень больна; этот удар был слишком сильным для нее, к тому же, она сильно простудилась.
Мужчины поплыли на лодке за доктором, который, в свою очередь, направил их за медсестрой.
Всю ночь мы с дедом оставались в доме Милле, потому что сиделка появилась только на рассвете. Все четверо детей мирно спали в своих кроватках. Я подходил к ним один раз, чтобы убедиться, что и моя маленькая Лили спит спокойно. Ее положили в кроватку с Женни, и обе девочки держали друг друга за руки во сне. Слезы выступили у меня на глазах, когда я подумал, что обе они – сироты и что ни та, ни другая не подозревает об этом.
Когда сиделка пришла, мы с дедом вернулись к себе.
Но заснуть нам так и не удалось. Мы зажгли огонь и сидели в тишине.
Наконец дедушка сказал:
– Ален, мальчик мой, все это сразило меня! Никогда еще я не испытывал подобного! Ведь это могло случиться со мной, Ален, это мог бы быть и я!
Я взял его за руку и крепко сжал, ничего не говоря.
– Да, – повторил он. – Это мог бы быть и я, и что тогда, где бы я был сейчас?
Я был слишком взволнован, чтобы говорить, а он продолжал:
– Я спрашиваю себя, где сейчас этот бедняга Жем. Я думал всю ночь об этом.
Тогда я рассказал ему то, что говорил мне Милле перед отъездом.
– На скале! Он сказал, что был на скале? Я бы очень хотел сказать то же самое, Ален.
– Разве мы не можем быть на скале, как он, дедушка?
– Я бы очень хотел этого, мой мальчик. Я начинаю понимать, что все это значит. Старый господин сказал мне: "Вы строите на песке, и ваша постройка не выдержит грозы".
Эти слова непрерывно звучали в ушах всю эту ночь, пока мы сидели у мадам Милле. Но... не знаю, нет, не знаю, как мне попасть на эту скалу...
Всю следующую неделю мадам Милле оставалась между жизнью и смертью. У нее было воспаление легких, и поначалу доктор почти не надеялся; но в конце концов ей стало чуть легче, и в словах доктора появилось больше надежды на выздоровление. Я проводил все время с детьми, делая все возможное, чтобы чем-нибудь занять их и чтобы никакой шум не мог побеспокоить их матушку.
Только однажды нас с дедушкой не было несколько часов, так как мы уезжали на материк, чтобы проводить к последнему пристанищу тело нашего старого доброго друга. В этот день его жене было еще слишком тяжело, чтобы она смогла осознать все происходящее.
Через несколько недель температура спала, но Мари была еще очень слаба, понадобилось бы еще немало времени, прежде чем она смогла бы вернуться к обычной жизни.
В то же время мы узнали, что на место Жема Милле был назначен другой человек, и бедной семье пришлось готовиться к отъезду.
Каким тоскливым для нас был день их отъезда! Мы проводили их на пристань и видели, как они уплывали.
Они уезжали к родителям мадам Милле, которые, к счастью, имели возможность приютить их.
Немало слез было пролито во время расставания, ведь с давних пор мы привыкли делить нашу жизнь вместе и были очень привязаны друг ко другу.
После их отъезда остров показался нам совсем осиротевшим.
Если бы у нас не было нашего Солнечного Лучика, как называл Лили мой дед, не знаю, что бы мы делали.
С каждым днем мы любили ее все сильнее, и нашим большим опасением было получить в один из понедельников письмо о том, что она должна покинуть остров.
– Ах, мой мальчик, – говорил мне часто дедушка, – мы и не подозревали, какое сокровище скрывалось в свертке, который мы привезли с собой в тот день, когда был шторм!
Девочка подрастала; морской воздух шел ей на пользу, и день ото дня она все хорошела и становилась еще более смышленой.
Нам не терпелось узнать, кто же назначен на место Жема Милле, но так и не удалось узнать даже его имени.
Капитан Сэйе сказал, что ему об этом не известно; а те, кто приезжали к нам дважды, чтобы отремонтировать дом для нового владельца, в разговоре на эту тему были очень сдержанны; мы казались им слишком любопытными, когда расспрашивали их. Однако, наше благополучие во многом зависело от нашего соседа, так как дед был всегда вместе с ним и на острове не было больше никого, с кем можно было бы общаться.
Дед хотел сердечно принять последователя Милле, чтобы его пребывание на острове было приятным. И вот после отъезда мадам Милле мы принялись за работу, чтобы вскопать довольно запущенный сад соседнего дома и придать ему вид.
– Мне интересно, какая у этого человека семья, – думал я, пока мы работали в саду.
– Может быть, он будет один, – говорит дед. – Когда я сам только приехал сюда, я был молод и не женат. Но скоро мы все о нем узнаем, ведь в следующий понедельник он должен приехать.
– Странно, что он ни разу не приехал, чтобы заранее увидеть остров и свой дом. Хотел бы я знать, что он о нем думает.
– Сначала, без сомнения, он будет чувствовать себя немного чужим, – сказал дед. – Но мы примем его от всей души. Ты приготовишь для него вкусный обед, Ален.
Нужно, чтобы хватило и его жене и детям, если они у него есть, горячий кофе, хлеб, масло, жареные сосиски и все самое вкусное, что ты только найдешь. Они будут рады подкрепиться после долгой дороги.
Итак, мы все приготовили и ждали с некоторым беспокойством приезда нашего нового помощника.
Глава 10. Наш новый сосед
В понедельник рано утром мы, как обычно, пошли на пристань, чтобы встречать пароход.
Нам не терпелось узнать, кто будет нашим соседом.
Мы приготовили самый изысканный завтрак, который только могли позволить себе для четырех-пяти человек, а я собрал в саду красивый букет георгинов, чтобы украсить стол.
Наконец, пароход появился, и мы различили на палубе какого-то человека, который разговаривал с капитаном; мы сразу решили, что это наш помощник.
– Женщины не видно, – сказал дед.
– Детей тоже, – добавил я, беря Лили на руки, чтобы она тоже могла видеть пароход.
– Пуф, пуф, пуф! – приговаривала она, глядя на то, как он приближался, потом она весело расхохоталась.
Когда наш пароход пристал к берегу, мы подошли к капитану и незнакомцу.
– Вот ваш новый помощник, господин Фергюссон, – сказал капитан. – Вы покажете ему дорогу к дому, пока я выгружаю вашу провизию?
– Добро пожаловать на остров, – сказал дед, пожимая новичку руку.
Это был высокий мужчина, хорошего сложения, покрытый загаром.
– Спасибо, – сказал мужчина, не сводя с меня глаз. – Приятно, что меня так встречают.
– Это мой внук Ален, – сказал дед, положив руку мне на плечо.
– Ваш внук, – повторил человек, продолжая как-то странно смотреть на меня. – Ваш внук, это правда!
– А сейчас пойдемте, вы, наверное, голодны. Дома готов кофе. Уверяю вас, что вам понравится.
Мы приближались к маяку, по-видимому, мужчина не был настроен на беседу. Мне показалось вдруг, что я заметил слезу на его глазах. Но я подумал, что ошибся, разве что-нибудь здесь могло его заставить плакать? Я не подозревал о том, что переполняло его сердце.
– Кстати, – сказал дед, вдруг обернувшись к нему, – как вас зовут? Нам не было сказано.
Мужчина не ответил, а дед, глядя на него с изумлением, спросил:
– У вас нет имени? Или у вас есть какие-то опасения, что мы будем его знать?
– Отец! – воскликнул мужчина, беря его за руку. – Ты не узнаешь своего родного сына?
– Давид! Это мой Давид! Ален! Посмотри, Ален, это твой отец!
Совершенно растроганный, дед заплакал, как ребенок, а отец одной рукой крепко обнимал его, положив другую руку мне на плечо.
– Я не хотел, чтобы вам сказали мое имя, – объяснил он. – Я пообещал, что сделаю это сам. Приехав сюда, я узнал, что место на маяке свободно и сразу сказал, что я твой сын, и меня тотчас же приняли.
– Но где же ты был все это время, Давид, и почему ты ни разу не написал нам?
– О, это длинная история, – сказал отец, – зайдем в дом, и я все расскажу.
Я стал накрывать на стол, а отец при этом не сводил с меня глаз.
– Как он похож на нее! – сказал он сдавленным голосом.
Я понял, что он имел в виду мою мать.
– Значит, ты знаешь о смерти нашей дорогой Алисы? – спросил дед.
– Да. По странному совпадению: на корабле, на котором я возвращался в Европу, был один человек из здешних мест, который мне обо всем рассказал. Когда я узнал, что она умерла, сердце мое разбилось... Я так радовался, что снова увижу ее!
Тогда дед рассказал ему неспешно все, что касается моей матушки. Как она его ждала и как, когда месяц утекал за месяцем без единой весточки, она тосковала, как становилась все слабее и в конце концов умерла от боли...
Каждый раз, когда он останавливался, отец просил его продолжать, так что свою историю отец начал рассказывать только вечером, когда мы поднялись на башню маяка.
Он попал в кораблекрушение у берегов Китая. Корабль, на котором он находился, был разбит в щепки недалеко от побережья, до которого смогли доплыть лишь три человека. Как только они ступили на берег, их окружили китайцы. Угрожая, они пленили их, и в течение многих дней несчастные потерпевшие опасались быть убитыми, потому что в то время китайцы не допускали, чтобы чужеземцы причаливали у берегов их страны. Наконец, их переправили далеко вглубь страны. Там-то и провел мой отец все эти годы, когда мы уже думали, что он умер! Однако, с ним не обращались грубо, и он многому научил людей, которые окружали его. Но он был под наблюдением день и ночь, так что не было никакой возможности бежать.
Естественно, ни почты, ни железной дороги в этом удаленном местечке не было, и он был лишен какой бы то ни было связи с внешним миром.
Так печально прошло 11 долгих лет. Но вдруг однажды заключенным сказали, что всех их переправят на корабле в Англию. Им объяснили, что была война и по одному из условий мирного договора китайцы должны вернуть всех задержанных и находившихся под стражей иностранных граждан.
– Давид, сынок, – сказал дед, прежде чем пойти спать.
– Это настоящее воскресение – снова видеть тебя здесь, рядом с нами!
Глава 11. На Скале
Новым сюрпризом для нас стало появление на острове старого господина Бансона примерно через две недели после приезда отца. Он приехал сообщить нам, что его зять получил письмо, касающееся маленькой девочки, спасенной во время кораблекрушения "Виктории".
Вот что он мне сообщил, встретив меня на пристани, и все время по дороге домой я сгорал от нетерпения узнать содержание этого письма.
Лили бежала рядом, держа меня за руку, и мысль о том, что ее скоро заберут от нас, была для меня невыносима.
– Что! Да это же господин Бансон! – сказал дед, поднимаясь, чтобы поздороваться с ним.
– Собственной персоной, и вы, конечно, догадываетесь, почему я приехал.
– Надеюсь, не за тем, чтобы забрать наш Солнечный Лучик, – сказал дед, взяв Лили на руки. – Вы не увезете ее?
– Подождите немножко, – сказал старик, усаживаясь и вынимая письмо из кармана, – сначала посмотрите, что здесь написано, а потом вы мне скажете все, что думаете по этому поводу.
И он сам начал читать следующее: "Уважаемый господин!
Мы не можем выразить радость, которую принесла нам новость буквально час назад. Мы узнали о крушении "Виктории" и оплакивали нашу дорогую девочку. Когда ее мать узнала о несчастье, она опасно заболела от горя.
Нужно ли объяснять, что мы испытали, когда вдруг случайно узнали, что наш ребенок остался жив! Ближайшим рейсом мы выезжаем в Англию, чтобы найти нашу дорогую малютку. Мы могли бы выехать, вместо того чтобы писать письмо, если бы моя жена была в состоянии перенести этот длительный путь. Тысячи и тысячи благодарностей отважным людям, которые спасли нашего ребенка!
Надеюсь, что вскоре смогу отблагодарить вас лично. Мое сердце слишком переполнено, чтобы выразить все то, что чувствует!
Мы поручили перевезти нашу маленькую дочурку своим друзьям, потому что хотели увезти ее из Индии до наступления жары, а я сам мог уехать оттуда лишь спустя 2 месяца. Вот почему фамилии Вильс не оказалось в списке пассажиров судна.
Благодарю сердечно за то, что вы сделали, чтобы известить нас, что наша девочка спасена, и шлю вам наилучшие пожелания.
Эдуард Вильс".
– Ну так что, – заговорил старик с улыбкой, хотя в глазах у него блестели слезы, – вы откажетесь вернуть ее родителям?
– Что можно сказать? – вздохнул дед, – Бедные люди!
Какие они счастливые!
– Лили, – говорю я, усаживая девочку к себе на колени, – ты знаешь, кто к тебе скоро приедет? Твоя мама приедет, она приедет за своей Лили!
Девочка серьезно поглядела на меня. Слово "мама" вызвало у нее былые воспоминания. Она на мгновение задумалась, потом ласково повторила:
– Мама приедет к своей Лили.
– Дорогая малышка! – сказал старик, поглаживая ее кудрявую голову. – Кажется, она понимает, о чем идет речь.
Тогда я приготовил кофе, и, допивая свою чашку, господин Бансон спросил, прочел ли я тот листок, который он передал мне с матросом.
– Да, – ответил дед. – Мы прочли его.
И он стал рассказывать о нашем разговоре по этому поводу с господином Милле и о том, что он говорил мне утром, в день своей смерти.
– Сейчас, – продолжал он, – я хотел бы, чтобы вы мне сказали, КАК МОЖНО БЫТЬ на СКАЛЕ, ведь я все еще на песке, нет в том сомнений, и это страшит меня; ведь вы сказали, когда приезжали в последний раз, что я не устою перед грозой.
– Это было бы, в конечном счете, большим несчастьем – быть на песке, когда поднимается большой ураган.
– Да, мсье, я знаю это. По ночам я часто не сплю и думаю об этом, когда слышу, как за окном воет ветер и волны бьются о скалы. Тогда я думаю о Псалме, который слушал в молодости, где говорилось о тех, кто в море по воле шторма и чьи души постепенно уменьшаются, исчезают от невзгод. Ах, я бы дрожал от ужаса, если бы наступил день суда!
– У вас нет никаких причин бояться, если вы на скале, – сказал наш старый друг. – Все те, кто пришли ко Христу и полагаются на Него, не боятся суда так же, как вы чувствуете себя под защитой своего дома, даже если буря грохочет за окнами.
– Да, теперь я понимаю это, но мне не до конца ясно, что вы понимаете под словами "быть на скале".
– Что бы вы сделали, мой друг, если бы ваше жилище было построено на песке у побережья и если бы вы знали, что первый же шторм неизбежно снесет его?
– Что я сделал бы? Я разобрал бы его до основания и выстроил бы вновь на утесе.
– Вот именно! – сказал господин Бансон. – Так вот, до сих пор вы основывали вашу веру в спасение на добрых делах и ваших добрых намерениях, в конечном счете – на песке, не так ли?
– Да, это верно.
– Теперь нужно разрушить все это. Скажите себе: "Я потерянный человек, если останусь таким же, каков я сейчас; моя вера покоится целиком на песке". И тогда крепите вашу веру на чем-то неизмеримо высоком, на том, что противостоит любой грозе; стройте ее на Христе.
Он есть единственный путь к небу. Он умер, чтобы вы, несчастный грешник, могли быть спасены. Верьте, что то, что Он сделал для вас, есть единственная надежда на спасение. Вот что значит "строить на Скале".
– Да, теперь я понимаю.
– Поступайте так, дорогой друг, доверьтесь Иисусу и будет ваша вера твердой. И вот тогда, когда придет поздний ураган, он не коснется вас; вы будете в полной безопасности, точно так же, как на маяке, в то время, когда шторм беснуется у берега. Вам нечего будет бояться, потому что вы будете на незыблемой скале.
Я не сумел бы повторить все, что он говорил в то утро, но я помню, что перед уходом господин Бансон встал на колени вместе с нами и горячо молился, чтобы каждый из нас принял Христа, как своего Спасителя и был бы в своей вере на скале.
В этот же день вечером, поцеловав меня, дед сказал:
– Ален, мой мальчик, я не усну сегодня до тех пор, пока не скажу себе, как наш славный Жем: На Христе покоится скала моя, Моя надежда и вера моя.
И я знаю, что дед сдержал свое слово.
Глава 12. Солнечный Лучик должен уехать
Как-то в понедельник утром было очень холодно и шел такой дождь, что мы не решились взять Лили на пристань.
Поэтому я остался с ней дома играть в мяч, а тем временем отец и дедушка пошли на пристань встречать пароход.
Она была такой хорошенькой в это утро! На ней было голубое платье, которое ей сшила мадам Милле перед отъездом, и чистый белый передник, который делал ее особенно нарядной.
Она визжала от радости, бегая за мячом, когда дверь отворилась и вошел отец.
– Ален, – сказал он мне, – они приехали!
– Кто?
– Родители Лили! Они идут с твоим дедушкой.
Только он произнес это, как вошли все трое. Женщина подбежала к девочке, схватила ее на руки и прижала к сердцу. Потом она присела, держа ее на коленях, лаская ее и глядя тревожно, узнает ли ее дочка.
В первую минуту Лили испугалась, опустила головку и не хотела смотреть на свою мать. Но это длилось лишь мгновение. Как только мама заговорила с ней, она, вероятно, узнала ее голос, и тогда мадам Вильс спросила со слезами на глазах:
– Ты узнаешь меня, Лили? Ты знаешь, кто я, моя милая?
Девочка подняла глаза, улыбнулась и сказала:
– Мама! Мама Лили!
И она стала тихонько гладить своей пухлой ручонкой лицо своей матери. Видя все это, я не смел больше жалеть о том, что малышка должна нас покинуть.
Мы провели счастливый день. Господин и госпожа Вильс были очень любезны с нами и благодарили за все, что мы сделали для их маленькой дочки. Они говорили, что она выглядит еще более здоровой, чем в Индии. Мадам Вильс не могла отвести глаз от своей девочки; она везде ходила за ней, и я никогда не забуду, как были счастливы ее родители.
Но самый чудесный день подходил к концу, как и все другие, и к вечеру пришел пароход, чтобы забрать родителей и их ребенка.
– Моя милая, – воскликнул дед, – никогда мне не было так тяжко расставаться с кем-либо, нет, никогда! Я называл ее "мой маленький Солнечный Лучик", мсье! Вы меня простите, что я скажу вам, что не мог бы испытывать к вам дружеских чувств в тот момент, когда вы ее забираете!
– В таком случае, что бы вы сказали, если бы узнали, что я очень хочу украсть у вас еще больше? – сказал господин Вильс с улыбкой.
– Украсть еще больше? – повторил дед.
– Да, – подтвердил господин Вильс, положив руку на мое плечо. – Я хотел бы взять с собой и вашего внука. Послушайте меня. Ведь жаль, не правда ли, что мальчик теряет время на этом островке, не получая никакого образования?
Позвольте ему ехать с нами; я отдам его в хороший пансион на 3-4 года, а потом он сам сможет найти свое призвание. Я знаю, что требую большую жертву, но ради благополучия вашего мальчика не согласитесь ли вы со мной?
– Вы очень добры, мсье, но... я не знаю, что сказать.
Это было бы хорошо для Алена, но он никогда не покидал меня, и я, признаться, думал, что он займет мое место здесь, когда я стану слишком стар, чтобы работать.
– Да, – сказал отец, – но теперь я вернулся, я заменю тебя, отец, и если господин Вильс так добр, чтобы позаботиться об обучении Алена, мы должны быть благодарны, что нашли такого друга.
– Давид, ты прав, мой мальчик, ты прав. Мы не должны быть эгоистичными. Вы позволите ему навещать нас иногда, не так ли?
– Разумеется! Все каникулы он будет проводить здесь и будет рассказывать вам о своей школьной жизни. А ты что на это скажешь, Ален? В том городе, где мы будем жить, есть очень хороший пансион, поэтому ты будешь рядом с нами и сможешь проводить у нас все свое свободное время, чтобы убеждаться, что малышка не забывает всего того, чему ты ее научил. Что ты на это скажешь?
Эта перспектива мне очень понравилась, и я пролепетал, что был бы очень благодарен; мой отец и дед добавили, что не могли и предполагать такую заботу.
– Ну а как же! – воскликнул господин Вильс. – Наоборот, я всегда буду вашим должником. Я никогда не смог бы совершить для вас того, что вы сделали для меня, да еще с такой опасностью для жизни... Я прошу дать мне адрес той славной женщины, чей муж помогал вам в этом опасном деле и потом ухаживал за нашей малышкой. Мы сразу же напишем ей потому, что с благодарностью помним о ней. Ну, это решено, вы от даете нам Алена?
– Да, мсье, – говорит дед, – но позвольте на месяц попозже; сейчас это было бы слишком неожиданно.
– Очень хорошо, как раз то, что нужно, чтобы он по ступил в колледж после каникул.
Так, прощаясь с Лили, я надеялся вскоре снова увидеть ее.
Ее настоящее имя было Элизабет, но для меня она навсегда осталась Лили, моей маленькой Лили.
Я не мог бы описать свои впечатления от того месяца, последовавшего за всеми событиями. Новая жизнь открывалась передо мной, и эта перспектива занимала мой ум.
Каждый вечер, собравшись втроем на маяке, мы вместе обсуждали мое будущее; а днем я бродил по острову, спрашивая себя, что же я буду чувствовать, когда придется уехать отсюда.
Со времени приезда господина Бансона в доме нашем произошли некоторые изменения: большая Библия была снята с верхней полки, и мы ежедневно читали, изучали ее. Воскресенье не было больше обычным днем, так как мы праздновали его по законам церкви.
Было радостно видеть, что мой дед стал другим, новым человеком, что все ему казалось новым. Он был мне теперь еще дороже, чем раньше, и сердце сжималось, когда я думал о том, что уеду далеко от него.
– Если бы папа не вернулся, я бы никогда тебя не покинул, дедушка.
– Да, мой мальчик, я не уверен, что смог бы обойтись без тебя, но твой отец вовремя возвратился. Правда, Давид?
Наконец настал день отъезда. Отец и дед проводили меня до пристани и смотрели, как я поднимаюсь на корабль.
Последние слова дедушки, обращенные ко мне, были такими:
– Ален, мой мальчик, держись на своей скале! Крепко держись на скале и не предавай ее!
И, слава Богу, я никогда не забывал слов моего деда.